— Облеченный доверенностями святейшего престола, но движимый якобы лишь любознательностью своей и стремлением видеть великий северный город, легат апостолической церкви посетит Новгород, — сказал Риенци. — В Новгороде он найдет приют и покровительство ольдермена Готского двора. Для этого любекский и рижский епископы снабдят легата Рима доверительными грамотами. Когда епископ новгородский и князь выразят согласие начать переговоры с Римом, волен будет легат курии открыть доверенности свои, обещать Руси союз и помощь римской церкви и христианских народов Запада в борьбе с монгольскими ордами; легат курии будет иметь власть на создание в Новгороде униатской епархии. Ты, святой отец, участвовал в походе на Русь войска христианнейшего короля шведов, жил близко Новгорода. Готовясь к апостолическому подвигу среди отпавших от истинной веры русов, ты познал язык и обычаи варваров. Скажи: способен ли Новгород принять помощь Рима и истинных христиан, которую они готовы ему оказать?
С первых же слов, обращенных к нему, отец Биорн понял, что кардинал Риенци испытывает его. Отец Биорн сознавал опасность путешествия в Новгород и то, что эта опасность особенно усилилась после битвы на Неве. Но обещание военной помощи в борьбе с Ордой, как казалось отцу Биорну, должно усыпить недоверие к посланцу папской курии. Это подсказывало благополучный исход путешествия. Если бы выбор святейшего престола пал на него, Биорна из Упсалы, он сумел бы в Новгороде в полном блеске раскрыть свои таланты искусного дипломата и проповедника.
— Путь в Новгород опасен, монсиньор, но опасен не больше, чем путешествие из Упсалы в Рим, совершенное мною, — сказал отец Биорн в ответ кардиналу. — Люди на Руси полны заблуждений, но, по свидетельству шведских и иных ганзейских гостей, посещавших Новгород, доверчивы и гостеприимны. Я верю в успех миссии, верю, что Новгород не отринет желаний святейшего престола. Это облегчит труды крестоносного войска в стране отступников и еретиков.
— Слова твои радуют меня, святой отец, — с легкой, едва заметной усмешкой, промолвил кардинал. — Легат папской курии в общении с русами, в особенности с князьями их и епископами, должен оберегать все, что говорило бы о воле церкви нашей. Легату курии, как апостолу Петру, верховному отцу римской церкви, предстоит располагать сердца людей, научить их не холодным умом, а душою и сердцем постичь истинное значение помощи католических народов русам. В этом суть пребывания легата курии в Новгороде. Когда крестоносное войско войдет в пределы Руси — свершится тогда воля божия.
— Не испугает ли русичей то, что монгольские орды, вступив в западные христианские земли, разбили в Польше войско Генриха Благочестивого, разрушили Краков и иные города? — спросил отец Биорн.
— Не испугает, а возвысит доверие князей и епископов на Руси к помощи святейшего престола. Братья Ливонского ордена и все, кто пойдут с ними, рассеют недоверие и истребят упорствующих.
— О, если бы я знал, кто избран святейшим престолом на подвиг, указанный вами! — горячо, снедаемый любопытством, воскликнул отец Биорн. — Я готов разделить труды путешествия в Новгород. Скромные знания мои облегчат тяготы общения с еретиками. Откройте, монсиньор, имя избранника!
— Вы скоро узнаете его, — ответил кардинал и движением головы дал понять, что отпускает проповедника.
Глава 17
Васена
Поздней осенью добрался Ивашко в Новгород. День был холодный и ветреный; низкие облака сыпали мелкой, похожей на туман, колючей изморосью. Слезливо щурились окошки изб. Жидкая, как опара, черная грязь тускло поблескивала на стланых мостовых, заполняя собою все выбоины.
Еще березы не сбросили с себя пожелтевшую листву, когда Ивашко узнал от Данилы об отъезде Александра Ярославича. Пока жил на займище, не верилось, что пусто на княжем дворе. Теперь чужим он показался ему. Мозглым воем скулит ветер под застрехами теремов, безнаказанно обнажает гордые клены и тополи. Опавшие листья узорным ковром устилают мощенный тесаными пластинами двор — ровный, как пол в горнице, шелестят под ногами на резных крыльцах притихших теремов.
Яков Полочанин, которого оставил Александр в Новгороде смотреть за хоромами, схватился за бороду и с изумлением уставился на Ивашку, когда тот появился на княжем дворе.
— Откуда пожаловал, молодец, где пропадал?
В годы, что прошли со дня смерти Любаши, белый снег осыпал бороду Полочанина. Не садится он теперь на коня. Стар стал. Не узнать в нем бесстрашного ловчего княжих охот, что, бывало, скакал впереди всех в поле, загоняя волчью стаю, или по следу красного зверя.
Ивашко рассказал Полочанину о встрече своей на Шелони с Семенком, о том, как обманул его поп.
— Не случись близко займищанина Данилы, не видать бы мне Новгорода, — закончил Ивашко.
Выслушал его Яков, позвал в хоромы.
— Располагайся как дома, молодец, — сказал. — Поживешь, а там, может, и князь будет.
Провел Ивашко в хоромах ночь, а когда рассвело — отправился на Ильину улицу, в кузню к Никанору.