Забереги

И тогда впервые страшно стало и Балабону. Взобравшись на крышу своей колыхавшейся на волнах будки, он отозвался заклятому врагу — волчице. Завыл под ее далекий голос. Звал своего Ноя, звал спасителя. Не мог Балабон оставить хозяйский дом, но не мог, не хотел и тонуть, как последняя шавка. Он хотел жить, хотел ходить на охоту. Люди… хозяин… Ной!.. Оставив крышу будки, спасался уже на перилах высокого резного крыльца. Дальше надо было бежать по ступенькам в дом, но двери оказались на запоре, а собака не курица, чтобы лететь на крышу. Дальше надвигалась прямая погибель. Если бы Балабон и решился оставить свой пост, все равно теперь не догнал бы ушедшую за горизонт землю. Низкие здесь места, вода пошла быстро. Нет, о спасении думать не приходилось… Люди, где ж вы? Но что люди, если и последние бесстрашные собаки поразбежались. Дольше других оставалась Милка, его верная постаревшая подруга, но и она в конце концов бросилась в воду, поплыла к еще не скрытому водой мыску. Ах, Милка, живая душа! Прощай и не поминай лихом. Балабон даже за тобой не поплывет… Он выл прощально, горестно. Милка откликалась ему с берега, как и волчица, два дня и две темные ночи, потом голос ее стал глохнуть, отдаляться — совсем пропал. Больше ни Милки, ни берега не видел Балабон. Вода наступала грозно, неотвратимо. Теперь уже и на перилах хлестало в лапы. Но нет, тонуть он пока не хотел. Он прикидывал: если сильно скакануть, можно достать до окна… Что с того, что порежется о стекло! В собачьих драках не так резался. Да и чего ее жалеть, шкуру-то, если все равно погибать? Не видя своего Ноя, он примеривался для последнего прыжка. Не стоило тешить себя надеждой: если не перемахнет, сорвется… Ну, да все равно. Недолго осталось ему сидеть и на курином насесте — вот-вот вода перемахнет через перила. И уж тогда нечего больше ждать, прыгай, Балабон! Видно, не было и никогда не будет Ноя…

Но он все же приплыл, перед самой уже погибелью. В лодке, как и положено. Балабон не удивился, что Ной похож на хозяина. Не удивился и тогда, когда Ной взял его на руки, став уже настоящим хозяином. Так и должно быть в природе: собака хранит дом Ноя, а Ной хранит собаку.

Только Балабон проклял и свое спасение. Вышло что-то совсем непостижимое… Хозяин сошел с лодки в дом, побыл там сколько-то времени, а когда вышел, настежь распахнув дверь, оттуда вслед ему шугануло пламя. Быстро и зло охватило весь дом, закачало на воде, а потом сорвало с основания и понесло в море. Хозяин некоторое время плыл следом, пил из горла вонючую воду и плакал. Только раз и видел Балабон его плачущим.

Чаще хозяин смеялся. У людей ведь так: все быстро забывается. Не успели они переплыть через огромное, беспокойное море и на лошади добраться до переселенческого табора, как хозяин взял топор и стал рубить дом. Да, да: старый дом сжег, а теперь вот рубил новый.

Поначалу Балабон всем своим видом показывал, как он презирает хозяина, — даже еду брал только из великой жалости к хозяйке, которая грустила на новом месте. Но хозяин рубил и рубил свой дом, а потом и Балабона порадовал: под хорошее настроение сделал будку. Да такую, что Балабон взлаял от радости. Вот это он оценил: свой дом не закончен, а собачий — пожалуйста, заселяйся. И Балабон, простив обиду, переселился в новую будку. Теперь опять был при службе, опять охранял дом. И так рьяно взялся за дело, что шерсть с недругов клочьями летела. Тут, в новой деревне, откуда-то понабралось разной незнакомой шантрапы, и эта шантрапа решила испробовать зубы на старом Балабоне. Как волки, целой стаей подступили, совсем нахально. Он не испугался, нет. Он рыжей тучей вылетел из будки и на глазах у всех распорол брюхо самому крикливому нахалу, а остальные разбежались, поджав хвосты. Был после того скандал, пил хозяин мировую с одним рассерженным мужиком, но в конце концов все обошлось. Авторитет у Балабона после того стал непререкаемым.

К осени вся семья прямо на свежие стружки перебралась в дом — до этого жили в наспех срубленной баньке, какое там житье. Хозяин и после новоселья еще постукивал топором, но стук этот был весел: к концу дело шло. Балабон от нетерпения начал повизгивать: скоро пороша, скоро, хозяин, на волков пойдем! Смерть им, поганым!