Забери меня отсюда (СИ)

-Просто так, Илюша. Ты спросил, почему я вас бросил и ушел, я ответил, что... было бы хуже, если бы остался... Хотя, если быть точным, Зина ушла, а не я ее бросил... И знаешь что, я тебе вот что скажу... - вот тут он повернулся к нему всем корпусом и теперь смотрел уже иначе, как взрослый человек, даже можно было подумать, - с беспокойством. - Ты себя еще не узнал... Ведь не живешь с Ларисой, и по детям не тоскуешь. Ты из нашей породы, ты не в мать свою. Скоро себя начнешь узнавать. Тогда и звони, подскажу как быть...

И снова Илье стало плохо - холодно, как будто льда наелся и лед застрял в пищеводе, отчего похолодело рядом с сердцем, и в животе.

-И все-таки мерзкий ты тип, папа... - вычурно произнеся последнее слово, Илья отступил от отца, чтобы резко отвернуться от него и уйти прочь. Ноги несли его сами и он думал, уверял себя ,что больше никогда не встретится с этим человеком.

Отец смотрел ему вслед и глаза его постепенно приобретали то самое выражение, которое бывает у людей в минуты отчаянных желаний, когда хочется спрессовать время настолько, чтобы исполнение одного какого-то главного желание произошло тут же, как по собственной воле. Наверное, только власть дает такие возможности, чтобы без торга и обязательств можно было иметь и не иметь, быть и казаться, чтобы только не прозябать в сплошных ожиданиях. Не было у него власти над сыном, как не был сын одним из тех, кого может забрать... несчастный случай.

*************************************

После больницы и трезвых дней Лика почувствовала себя несуразной и беспомощной, снова потянуло к матери. Она напросилась на встречу. Хотя, сложности в этом не было - достаточно купить бутылку водки, чтобы дверь в преисподнюю распахнулась настежь.

Говорить много, описывать это существо, каким была ее мать, - дело сложное из-за большого количества отвратительных чувств: такие люди жили во все времена, и именно в женском обличии они становились ужасными особенно, как если бы Кронос стал женщиной, а Лилит - первая жена Адама, назвалась Мариной. Мариной звалась мать Лики, проживала отдельно и не разрешала дочери появляться дома, потому что у самой часто бывали гости. Кем-то где-то она работала, кем-то подрабатывала, раз водились деньги на водку, но в основном пила, и странное дело, организм этого существа был настолько устойчив даже к суррогатному спирту, что в свои 45 она и выглядела на 45, разве что без следов ботокса и подтяжек лица... Естественной была одутловатость, дряблость кожи, и неестественными для такого образа жизни подтянутость фигуры и ноги не как у курицы. Да, голос был грубым, низким, потому что она не переставала курить, и в глазах светилось столько блеска от этого коктейля из жизненной энергии и злости, что, казалось, если однажды ненароком высвободится сила ее души наружу, в городе будет объявлено чрезвычайное положение. Мало кто видел, как она спит, - разве что из мужиков, которые оставались с ней на ночь. И с соседями она лаялась, как дог с тузиками; с участковым ментом зналась, дела у них были свои - мент видел ее всегда пьяной, но никогда не сомневался в ее памяти и рассудке.

Лика очень тянулась к матери, особенно когда становилось плохо от водки, от запоев, от мужчин. В этот раз стало плохо от выкидыша. Случилось это с ней в первый и в последний раз, потому что врач что-то там про осложнения говорил и возможных последствиях, отчего матерью она сможет стать только по случайному стечению обстоятельств, или иначе - только чудесным образом! Это как раз меньше всего волновало Лику, даже мысль крамольная пробежала, что у таких тварей, как она и ее мать, детей вообще не должно быть, чтобы кто-то еще так же не страдал, обрекая себя на такое гнусное существование. Впрочем, мысль эта жила в ней несколько минут, затем появилось сильное желание выпить и поговорить с мамой - ей хотелось сильно сочувствия и ласки - материнской ласки. В жизни не чувствовала прикосновения руки матери с нежностью, зато знала силу удара ее кулака, и все равно продолжала фантазировать о каких-то нежных чувствах к себе. Раньше она мечтала убить мать - просто перерезать ей глотку, потом поймала себя на мысли, что мечта изменила вектор направленности - она стала видеть себя жертвой этого акта насилия - это мать протыкала ее грудь ножом, а она, издыхая, дожидалась от матери восклицания, типа, "прости меня, доченька...".