Забери меня

Почему я не могу перестать смотреть на ее губы? Почему они такие? Трепетные, манящие, уверен, что сладкие, как малина. Хочется наброситься на них, смять жадным поцелуем, подчиняя своим желаниям, но я еще помню ее гордое «я вообще-то еще девственница». Девственниц ведь нельзя пугать? Нельзя ставить раком посреди коридора, даже если очень хочется? Я бы поставил, прямо здесь и сейчас. Нагнул, придавливая щекой к стене, и отодрал хорошенько, чтобы кричала, срывая голос, а потом неделю ходить не могла нормально, и при каждом шаге меня вспоминала.

Когда-нибудь я реализую эту фантазию, но не сейчас. Сейчас я гребаный джентльмен, который из последних сил пытается таковым и остаться.

Это сложно, и с каждой секундой выдержка все больше трещит по швам.

Прижимаю ее к своему телу, чувствуя, как гудит, словно натянутая струна. Руками за бедра и ближе к себе. Вдавливаю, позволяя почувствовать каменный стояк. Она вздрагивает, ерзает, пытаясь отодвинуться.

Ты сама этого хотела, девочка, наслаждайся.

Одной рукой снова зарываюсь в огненную гриву, обхватываю затылок и притягиваю к себе, второй сминаю круглую, упругую, но охрененно мягкую задницу.

Все-таки целую.

Тише, Дем, тише! Не сожри ее!

Хотя хочется. Всю, целиком от наглой рыжей макушки, заканчивая пальчиками на ногах.

Она податливая как пластилин. Растекается в моих руках, беспомощно цепляясь за плечи, неуверенно отвечает. Я почему-то думаю о том, целовалась ли она с кем-то другим? Подставляла ли так же губы? Трепетала? Тут же захлестывает пеленой иррациональной ревности, а инстинкт собственника кипятит мозги, призывая к кровавой расплате.

Я совсем с ней чокнулся. Логики — ноль, здравого смысла — ноль, выдержки?

Выдержки — минус тысяча.

Не отрываясь от губ, надвигаюсь на нее, заставляя пятиться в комнату. Я шлепаю по выключателю, убирая верхний свет, оставляю только боковые приглушенные светильники. И не хера это не романтика, а компромисс. Моя уступка ее стыдливости.

Чтобы не началось фигни типа, давай в потемках и под одеялом.

Я хочу ее видеть. Всю целиком. Каждый изгиб подтянутого тела, каждый взмах ресниц, жгучий румянец на щеках.

— Платье, — хватает только на односложные приказы. — Снимай.

С трудом глотает, отступая на пару шагов, и медленно тянет вниз тонкие бретельки. В этом стриптизе нет наигранности и желания распалить еще больше.

Чистая робость и невинность. Концентрат, мать его, от которого срывает крышу. Я как долбанный маньяк слежу за тем, как край ткани сползает вниз, обнажая грудь, ребра, впалый трепещущий живот, идеально округлые бедра, убийственно сочетающиеся с осиной талией.

Кровь с молоком.

Я кручу пальцем, и она медленно поворачивается вокруг своей оси, позволяя себя рассматривать со всех сторон.

На ней ничего кроме белоснежных гладких трусов.

— Снимай.

Ее трясет. Руки ходят ходуном, когда подцепляет резинку и тянет вниз, неуклюже переступая с ноги на ногу.

Я могу все сделать сам — раздеть, уложить, заставить расслабиться и обо всем забыть, но вместо этого мучаю ее, вынуждая краснеть и подчиняться, задыхаться от стыда. Мне хочется видеть ее робость. Она как наркотик. Дикая смесь невинности и похоти, застилающей темный взгляд.

— Ложись.

Лера бросает отчаянный взгляд на диван и медленно опускается на его край.

Потом отползает к стенке, помогая себе локтями и пятками.

Не изящная. Ни черта. И я кайфую от того. Осточертели кошачьи прогнутые спины и отклянченные задницы. Да, она все это будет делать. Позже, по щелчку. Потому что слеплю из нее то, что захочу, а пока пусть вот так: неуклюже, по-настоящему.

Она ложится на спину, как солдатик, плотно сведя ноги и вытянув руки вдоль тела, и у меня на миг возникает желание, заставить ее себя ласкать, прикасаться к себе. Придавливаю его, потому что она не готова. И так на грани. Едва дышит. Глаза огромные, как у олененка, настороженно следят за каждым моим движением.

Я избавляюсь от футболки. От брюк. Вознесенская жмурится, когда следом за одеждой в кучу барахла отправляются боксеры.

— Смотри на меня.

Прежде чем распахнуть глаза, на миг жмурится еще сильнее, потом смотрит.

Сначала в глаза, затем спускается ниже, медленно, будто через силу скользит по груди, по животу, потом зависает, уткнувшись взглядом в пах. Смотри, привыкай. Я отучу тебя краснеть.

Отрывисто облизывает пересохшие губы, и мне хочется ощутить их на своем теле. Член пульсирует от нетерпения, и приходится в сотый раз напомнить себе, что торопиться нельзя.

Я опускаюсь рядом с ней на диван и взявшись за тонкие щиколотки, заставляю ее развести ноги.

— Демид! — пытается протестовать, но под моим взглядом затыкается и позволяет продолжать. Я веду ладонями по гладким подтянутым ногам, дурея от шелковой кожи, и ощущения того, как дрожит от моих прикосновений.