Заблудившиеся

Не стоило приезжать раньше назначенного времени и устраивать эту тягостную, совершенно ненужную сцену прощания с домом. Он посмотрел на небо и увидел, как сквозь жидкий занавес туч проглядывает солнце. Ветер запутался в верхушках сосен, стало вдруг совсем тихо. На стволах деревьев проступали подтеки янтарной смолы. Сайкин вздохнул и подумал, что для полной идиллии не мешает отменить сегодняшнюю сделку, а там можно и природой наслаждаться. К сожалению, дать задний ход уже невозможно.

Сайкин бросил окурок за забор и прислушался, показалось, гравий шуршит под автомобильными покрышками. Оказалось, ветер, неожиданно усилившись, гуляет между деревьями. До приезда Олега Меркулова было еще время, и Сайкин пошел к дому взглянуть на камин. Он медленно шел по узкой дорожке, вымощенной серыми плитами, и думал, что нужно бы эту дорожку расширить, посадить вдоль нее декоративный кустарник и сделать подсветку, расставив металлические фонарики. Теперь, возможно, этим займутся другие люди.

Сегодня Сайкин спросил своего юриста Бронштейна, неужели нельзя найти более порядочного человека, чем Меркулов. Продавать дом сутенеру душа не лежала. Бронштейн сказал, что с его точки зрения, Меркулов самый порядочный из возможных покупателей, потому что дает самую высокую цену и не торгуется. Скорее всего, этот Меркулов превратит этот прекрасный особняк в элитарный публичный дом для состоятельных клиентов. Его дело, он теперь здесь хозяин.

Нет, не он, поправил себя Сайкин, пока еще хозяин здесь не Меркулов. Сайкин вздохнул, Олег Меркулов станет здешним хозяином уже через час, если не опоздает к назначенному времени. Сайкин взошел на крыльцо и с его высоты еще раз осмотрелся вокруг. Благодать, райский уголок всего в получасе езды от Москвы.

В комнате было сухо, сосновые дрова уже потрескивали в камине. Небольшую аккуратную поленницу Семен сложил перед каминной решеткой. Сейчас Дворецкий, освещенный языками пламени, сидел на корточках перед огнем, подкладывая дрова.

* * *

Лев Исаакович Бронштейн поместил свое короткое толстое тело в глубокое цветастое кресло перед журнальным двухъярусным столиком, на котором белели документы. Глаза юриста туманились воспоминаниями. Накануне он посетил заведение Меркулова «Вика», чтобы ознакомить того с актом купли-продажи и другими сопутствующими бумагами, и, похоже, до сего времени находился под впечатлением от этого визита.

Сайкин устроился в парном цветастом кресле и попросил Дворецкого организовать кофе. Бронштейн сидел молча, уставясь на камин маленькими плотоядными глазками. В этих глазках, как показалось Сайкину, плясали дьявольские огоньки, лысина источала золотистый дорогой блеск. Было слышно, как Семен гремит посудой на кухне.

— Знаешь, Виктор Степанович, когда я был по-настоящему счастливым человеком? — неожиданно спросил Бронштейн, не отрывая взгляд от огня.

— В прекрасной молодости, наверное, — ответил Сайкин бесцветным голосом, зная ностальгическую слабость своего юриста по ушедшим годам и особенность вспоминать былое к месту и не к месту.

Бронштейн мечтательно вздохнул, как видно, огонь действовал на него завораживающе. Толстыми пальцами в золотых перстнях он откуда-то вытащил носовой платок и прочистил нос.

— Я вернулся из армии, к себе на родину, работал на металлургическом комбинате в горячем цеху. У меня не было ничего, кроме рабочих рук и желания жить. Вокруг бедность такая, что словами этого не передать. Но у меня была молодость, во мне бродили такие жизненные соки, что, казалось, я все смогу и все осилю. Но я еще не заглядывал далеко, еще не лез в эту драку за бытовые блага, всерьез ни о чем не думал. Работал, занимался вольной борьбой, по праздникам выпивал. Я возвращался после смены и думал, какую девку сегодня трахнуть. И был счастлив.

Он обследовал пальцем, обмотанным в платок, правую ноздрю.

— Теперь у меня кое-что есть, я забыл о бедности. Но вот соки молодости уже перебродили в уксус, — шлепнул Бронштейн себя ладонями по толстым ляжкам.

— Трудно угадать твое пролетарское происхождение, — заметил Сайкин.

— Вышли мы все из народа, даже евреи, — сказал юрист с досадой. — Ты ведь, Виктор Степаныч. Не об этом речь веду. Замечаю за собой все меньше желаний — вот это и обидно. Вчера у Меркулова была одна дамочка, достойная внимания, но вот позывов к сближению я за собой так и не заметил. Очень это огорчительно. Когда земные желания заменяет абстрактная философия, это и есть старость.

Сайкин посмотрел на своего юриста с интересом.

— Слушай, что-то не так, если ты заводишь эту нудную пластинку о потерянных желаниях. Скорее ты возможность потерял, не желание. А ну-ка рассказывай, что вчера было в этом борделе у Меркулова? Семен, иди сюда, послушай, что нам Лев Исаакович расскажет.