Заблудившиеся

В дверях появился Семен, держа перед собой поднос с чашками. Сдвинув бумаги в сторону, определили поднос на журнальный столик. Семен подвинул себе тяжелый деревянный стул, выполненный в нарочито грубом псевдокрестьянском стиле, уселся на него и с интересом посмотрел на слегка смущенного Бронштейна. Юрист опустил глаза в чашечку с кофе и долго с показным интересом размешивал ложечкой сахар.

– Ну, Лев Исаакович, не тяните из меня жилы, расскажите, что там все-таки было у Меркулова, – взмолился Сайкин. – Будьте хорошим мальчиком, расскажите.

Бронштейн, наконец, перестал терзать ложечку. Он взял чашку и глотнул кофе.

– Честное слово, ничего особенного. Принес Меркулову бумаги. Я, знаете ли, первый раз в таких заведениях. Раньше и представления не имел, как выглядят современные бордели. С возрастом я не утратил, не растерял некоторые старомодные понятия, иллюзии. Я юрист, но, несмотря на это у меня есть совесть. Может быть, я последний юрист в этом городе, у которого есть совесть.

– Не отвлекайтесь, Лев Исаакович.

– Места греховной любви виделись мне совершенно иными. Нет, не романтические сейчас времена, все предельно утилизировано. Вульгарщина, примитивизм каменного века. Даже хуже. В большой обычной квартире, в обычном доме сидят на продавленных диванах девочки, как курицы на насесте, ждут звонков от клиентов, потом выезжают к ним на дом. Диспетчерская, и только. Топчутся кормленные бугаи, шоферы и телохранители, как их там называют, пьют чай, базарят. За версту прет конюшней. Бумаги Меркулов подмахнул, я складываю их в портфель, собираюсь уже откланяться. А он хочет меня облагодетельствовать, так ему наша сделка нравится. Короче, Меркулов выходит и возвращается в компании такого неземного существа, которому в этом стойле совсем не место.

Руки Бронштейна очертили в воздухе несколько параболических линий.

– Нежное создание, еще не стряхнувшее золотую пыльцу юности. Блондинка, искушенность которой выдают только пухлые губы и весьма зрелые формы. Угадал Меркулов мою слабость, эх.

Бронштейн поднял чашку и пригубил кофе. Бронштейн послал воздушный поцелуй противоположной стене.

– Она подает руку, опускает свои небесные очи: «Меня зовут Лиля». И садится на самый уголок дивана, как овечка, которую злой циник Меркулов привел мне на заклание. Боже мой, я даже забыл о запахе пота, которым пропиталось это заведение, я волнуюсь, я чувствую вкус жизни. А Меркулов сидит и наблюдает, подлец, какой эффект производит на меня эта Лиля. Я беру себя в руки и киваю ему, мол, подходит.

– Значит, проехались на дармовщинку, – вставил Семен.

– Мы с Лилей отправились на ту квартиру на Котельничской набережной, которую я снимаю, – Бронштейн самодовольно усмехнулся. – Вообщем, сели в мою телегу, поехали. По дороге я только из вежливости поинтересовался ее житьем, а она, видно, приняла меня за попа, которому надо исповедоваться. Начала рассказывать, что копит доллары на квартиру, а Меркулов со своими громилами забирает почти все деньги. Потом начала рассказывать, что Меркулов импотент. Типичная ненависть пролетария к своему работодателю. Наконец, ее откровенность дошла до того, что она, хихикая, рассказала о том, как Меркулов учил ее орать в голос, симулируя оргазм. Вся эта гнусь окончательно испортила мне настроение, и еще с полдороги хотелось отвезти ее обратно.

– Не оправдывайтесь, – Сайкина веселил рассказ юриста. – Никто из нас не застрахован от неудач. Что вы, в самом деле, так переживаете? Относитесь ко всему философски. Так что там дальше было?

– Отпустил ее с Богом. Пальцем не тронул. Только попросил массаж спины сделать, хоть этому ее Меркулов научил. А то спина болит, особенно когда за рулем долго сижу.

– Вы, Лев Исаакович, скажите, как это ваша Ира с ее поразительным женским чутьем до сих пор не заподозрила вас в неверности? – спросил Сайкин.

– Существует множество способов притупить нюх моей старухи, так сказать, усыпить ее бдительность. Жена твердо уверена, у меня нет любовницы хотя бы потому, что я редко меняю нижнее белье. Все это – маленькие семейные хитрости. Жена даже не допускает мысли, что у такого грязнули, как я, может быть любовница.

* * *

Сайкин обратил внимание, как за окном потемнело. Мелкие капли дождя быстро застучали по жестяному подоконнику, размытые силуэты вертикальных сосен менялись, стекали вниз, приобретали причудливые формы. Почудилось, что и в доме возник запах дождя и смешался с запахом свежей, местами непросохшей после ремонта олифы. Щелкали, разлетались в стороны угольки в камине, дом жил своей тайной и видимой жизнью. Сейчас, в короткую минуту вдруг наступившего душевного уюта, Сайкину особенно не захотелось расставаться с этим особняком.

– Ну и покупателя вы мне нашли, еще тот жук, – с внезапным раздражением сказал Сайкин.

– Виктор Степанович, не надо быть ханжой. – Глазки Бронштейна стали непроницаемы. – Никто вас не просит уважать бизнес Меркулова. Но человек он, доложу я вам, весьма способных, неординарный. Начинал с нуля, ничего не имел за душой, кроме одной судимости.