Заблудшие (СИ)

Спустя минут десять появился и сам Генри в серо-серебристом костюме, кипельно-белой рубашке, сиреневом галстуке и кожаных белых ботинках. Качество его одежды и весь внешний вид не смутили Лафарга, хотя его потертое пальто землистого цвета, слегка помятые брюки, широкий пиджак и жилет с пятнами утреннего кофе явно не выигрывали на фоне Меерсона. Но комиссар уже привык, что зачастую его подозреваемые или свидетели оказывались богаче, стройнее и красивее его, правда не всегда умнее, за счет чего комиссару и удавалось поднимать свою самооценку, и чем скорее он мог привлечь подобного холеного паренька к ответственности, тем выше эта самооценка поднималась.

Собеседник комиссара был молодым человеком примерно метр девяносто ростом и около девяносто трех - девяносто пяти килограмм веса. Его густые каштановые волосы были тщательно приглажены и уложены гелем. Он весь так и источал благоухание, обеспеченность и уверенность. Он по-хозяйски сел за столик а и только после беглого просмотра меню заговорил:

-Итак, комиссар, я слушаю. - У него был низкий грубоватый голос с хрипотцой, но это могло бы придать ему особого шарма.

-Я начну с главного – сегодня утром мы обнаружили тело пастуха-индейца – Хепи Уайты. – Комиссар замолчал, чтобы уловить реакцию собеседника. На этот раз мужчина несколько растерялся и не таким твердым голосом спросил:

-Как его убили?

-В своем вагончике. Ударом в висок.

-Что? Это не сделали те же кто и убил других, ну, Вы понимаете. - Отрывисто спросил Генри.

Комиссар покосился на подошедшего официанта и дождался когда Меерсон отправит того восвояси.

-Нет. Но с чего Вы взяли, что его должны были убить именно те же преступники?

-Он говорил, что нашел у себя на пороге цветок…этот…как его там… - Меерсон щелкнул пальцами, ища подсказки.

-Пейот. – Кивнул комиссар. – И из этого Вы сделали вывод, что он должен умереть?

-Он боялся этого. – Немного успокоившись, ответил Генри.

-Вы для этого приезжали вчера к нему? – Поинтересовался комиссар.

-Для чего? – молодой человек несколько растерялся. – Нет. Нет. Он просто…я …я помогал ему. Деньгами. После смерти сына ему было тяжело. Я иногда навещал его. Просто чтобы сгладить его одиночество.

-Ясно…

Комиссар видел, что мужчина нервничает, но связывал это с неожиданной и горестной новостью. Меерсон действительно дергал ногой под столом и с некоторым нетерпением отвечал на вопросы Лафарга, но, всегда не задумываясь, уверенно и твердо.

-Как часто Вы бывали у Уайты?

-По-разному. Раз в два-три месяца. Может чаще.

-От него узнали о происходящих убийствах?

-Нет. Из газет. Он только добавил красок. – Генри слабо усмехнулся, вспоминая бурную фантазию своего знакомого.

-Ясно… - Протянул Лафарг. – Он говорил о чем-нибудь, что вызвало бы подобное происшествие?

-Что-нибудь, за что его убили бы? – Переспросил Меерсон. – Говорил о хопи, о какой-то старухе, о незнакомцах, посещавших общину, еще о чем-то, но я толком не слушал. Не обращал внимания. Думал, опять сочиняет.

-Как видите, не сочинял… - Отметил Лафарг. Он хотел еще что-то сказать, но его перебил телефонный звонок Меерсону. Тот взял телефон и раздраженно поговорил со звонившим, затем немного смилостивился, но рассылая проклятья в чей-то адрес, бросил трубку.

-Простите, но мне нужно идти. – Он поднялся и уже на выходе спросил: - Могу ли я попрощаться с ним?

-Поговорите с общинниками. Они должны дать разрешение на присутствие на похоронах. – Ответил комиссар, привстав со стула и наклонив почтительно голову.

Меерсон только качнул головой и вышел. Лафарг еще несколько минут провел в одиночестве, затем позвонил агентам и, предложив им встретиться в участке, отправился туда.

***

Узкий коридор на втором этаже был украшен репродукциями художников эпохи Ренессанса. На стенах, обитых панелями из красного дерева и обклеенных шелкографными обоями бордового цвета с черным тисненым орнаментом, висели картины Леонардо да Винчи, Рафаэля, Микеланджело, Тициана. У ажурных перил лестницы, по левой стороне коридора располагалось несколько высоких кресел, обшитых дорогим бархатом. Между ними располагались резные столики, покрытые красно-коричневым лаком. На них стояли небольшие статуэтки, сувениры из разных концов света, керамические горшки, орнаментированные в античном стиле.

Джон Адамс сидел в одном из кресел, опустив голову на крупные широкие руки. Он полностью закрыл лицо ладонями, расставив толстые волосатые пальцы, впустив их в свою густую каштановую шевелюру. Рядом с ним сидела его дочь Глория – молоденькая невысокая блондинка с глубокими синими глазами и длинными, угольно-черными ресницами, а напротив их двоих у стены, рядом с дверью спальни Жаклин Адамс стоял сын Джона – Тревор. Это был молодой человек, высокого роста крепкий, мускулистый с широкими плечами и узкими спортивными бедрами. Он был очень похож на отца и даже его тяжелый, смутный взгляд был необыкновенно близок ко взгляду Джона. И только цвет волос у него, как и у сестры, был отличен – желтоватый блонд.