Заблуждающийся разум? Многообразие вненаучного знания

И. Т. Касавин.

Как мы видим, дискуссия не столько примирила разные позиции по вопросу о соотношении науки и иных форм познания и сознания в культуре, сколько уточнила и заострила наши разногласия. Я не возьму на себя ответственность за однозначную квалификацию взглядов всех участников дискуссии, но, быть может, не ошибусь, если разделю их на три группы, — с учетом, само собой, своеобразия и суверенности точки зрения каждого. Так, в первую группу можно отнести подходы, отстаиваемые Н. С. Автономовой, Б. И. Пружинимым, А. А. Яковлевым. Их отличает надежда на возможность формулировки методологических критериев демаркации науки и ненауки, убеждение в прогрессивном характере развития познания и культуры и признание современной науки высшей формой познания, в значительной мере «снимающей» весь исторический опыт интеллектуального освоения действительности. Существенно иную, порой даже противоположную позицию занимают Л. В. Поляков, В. В. Майков, В. Н. Порус, В. Г. Федотова и А. Л. Никифоров; признаюсь и я в своей близости к их платформе, хотя рискую тем самым оказаться пристрастным. Эти авторы настаивают на использовании социокультурных критериев различения науки и ненауки, считают необходимым подчеркнуть несопоставимость и даже несоизмеримость исторически сменяющих друг друга типов знания и культуры и отказывают современной науке в так называемом особом эпистемологическом статусе, т. е в уникальной способности давать истинное знание и служить критерием состоятельности иных форм познания. Большую группу образуют те, чью позицию можно назвать промежуточной, сбалансированной: это В. Л. Рабинович, В. П. Филатов, Е. К. Быстрицкий, А. Ф. Грязнов и Н. Н. Трубников. Однако я не могу отказать себе в удовольствии подчеркнуть, что даже эта «центристская» точка зрения несколько ближе ко второй группе, чем к первой, что позволяет надеяться на перспективу своеобразного интеллектуального «блока», образованного на платформе плюралистического и культурологического подходов к познанию.

Итак, проблема науки как ценности современной культуры. Однозначность ответа, в сущности, способна лишь обнажить неистребимую альтернативу современного мировоззрения. Мы хорошо помним, что утверждение «высокой научности» советской науки и марксистской философии шло рука об руку с тоталитарным режимом и гонениями на интеллигенцию. Так что признание науки ценностью, культурной универсалией отнюдь не противоречит бесчеловечному, антидемократическому использованию такого идеологического штампа. Однако представим себе, что сегодня науке отказано в кредите доверия и она начисто изгнана из культуры или подчинена политике, религии, экономике и т. п., — а ведь до этого не так уж и далеко. Именно из государственного аппарата в науку вошел замшелый бюрократизм и оголтелая борьба группировок. От недавнего оплевывания религии общественные и гуманитарные науки сегодня бездумно клюнули на противоположную моду — заискивание перед религией, забвение принципиально критического отношения к ней как форме вненаучной идеологии. А чего стоят призывы к «хозрасчету в науке», способные привести и без того обескровленные фундаментальные исследования к форменному кризису? А это значит, что и отказ от науки как ценности не соответствует потребностям общественного и культурного развития на исходе XX в.