Заброшенный полигон

К машине Аня подарила ему итальянские темные очки, купленные их соседкой Ларисой, женой Вадима Ишутина, в магазине Внешторга, но он редко надевал их, предпочитал видеть мир в натуральных красках. Тем более ни к чему было напяливать их сейчас: дорога открыта до самого моста, там перекресток, ему по прямой вдоль реки, впереди ни одной машины. Он поднажал на газ, «жи­гуленок» резво прибавил ходу — за стеклом засвистело. Сто десять, сто два­дцать — вот это скорость, в его духе!

Чувство гонки появилось у него, еще когда делал дипломную работу — два года назад. Научный руководитель, Виктор Евгеньевич Мищерин, для которого разрабатывал импульсный источник электронов, приохотил его к чтению амери­канских и английских научных журналов — вот тогда-то, читая статью за статьей о лазерах и об исследовании плазмы, и понял, в каком бешеном ритме ведутся работы на Западе и как надо здорово поворачиваться здесь, в НИИ, чтобы не отставать. Этот вращающийся маховик увлек его своей скоростью, и с тех пор, чем бы ни занимался, где бы ни был, всюду и всегда ощущал упруго пульсирую­щее время и слышал внутренний нетерпеливый голос: «Вперед, Жиган, только вперед!»

3

Хотя и знал он наизусть каждый поворот дороги, каждый холм и каждый ручеек в родных местах, хотя и ждал того момента, когда вновь увидит свою Камышинку, все же деревня открылась как-то внезапно, с холма, на вершину которого вынесла его дорога.

Отсюда Камышинка выглядела маленькой, затерянной среди рощ, полей и болот. Видны только крыши, телевизионные антенны да электрические столбы с перекладинами. Справа, там, где дорога скрывалась за кустами черемухи, тусклым зеркалом блестело озеро. Лет десять назад, Николай тогда заканчивал седьмой класс, в одну ночь сгорел от молнии веселый соснячок, росший на косо­горе по правую руку от озера. Прошло уже столько лет, а гарь так и не заросла, так и стоит голая, рыжая, мертвая.

Слева, прорезая поля и рощи, тянулись три высоковольтные линии: две рядом — мощные, рогастые, с высоченными разлапистыми мачтами и тяжело провисшими проводами, третья чуть поодаль — низенькая, на бетонных опорах, с бетонными же подпорками, неказистая по сравнению с могучими соседками. По первым двум энергия подавалась транзитом от ГЭС в южные районы Сибири и в Казахстан. Третья питала сельские подстанции.

Разогнавшись, он вынужден был тут же и сбросить газ — перед въездом в деревню на обочине стоял нарисованный по всем правилам ГАИ знак ограниче­ния скорости — «40». Удивленный новшеством, Николай только теперь сообра­зил, что едет по великолепной асфальтированной дороге. Еще два года назад в эту пору тут тонули в непролазной грязи мощные ЗИСы и даже МАЗы. Вытягивали их тракторами — не улицы были, а целые карьеры. Значит, кое-что меняется даже в такой глуши...

Нынче поразила его и тишина в деревне: ни лая собак, ни петушиных пере­кликов, ни обычного в этот час мычания коров, бредущих с ближайших луговин на водопой, и даже репродуктор-колокольчик, в былые времена неутомимо взбад­ривавший с верхотуры столба всю округу, теперь почему-то молчал. Что-то и людей не было видно. Мелюзга, ясное дело, еще в школе или в детском саду. Ну а старухи? Старухи-то куда попрятались? На печках сидят? В такой теплый день?

Николай съехал с асфальта на выбитую колесами пыльную площадку возле отцовского дома. Помнится, когда-то тут была зеленая лужайка, сюда подкатыва­ли на телегах, в бричках, вечно тут пахло конским потом, сеном, навозом,— нынче председательский дом можно определить по мазутно-масляным следам: где еще толчется столько машин и людей? — у правления да у дома председателя. Нет, не заросла к нему дорожка, никакая трава тут не выдержит, сама земля не выдерживает, разбивается колесами и траками в пыль. Тут и асфальт вряд ли устоит, в пору класть железобетон...

Отчий дом казался пустым — окна распахнуты, но никто не выглянул на шум подъехавшей машины. Все это было подозрительно. Он вылез из машины, про­шел чуть вперед, за кусты сирени, разросшиеся у памятника землякам, по­гибшим во время войны. Памятник из кирпича был оштукатурен и покрашен белой краской. Фамилии — двумя ровными рядами — выведены золотом. Крас­ная звездочка на острие обелиска блестела свежим лаком. Ухоженный цветник, рядочки фиалок и незабудок, аккуратно подстриженная живая изгородь из кустов шиповника, вареные яйца, конфеты, печенюшки, букетики лесных цветов в стеклянных баночках на мраморной плите и в изголовье памятника — все говорило о том, что за памятником следят, обихаживают его — и родственники погибших, и власти.