Заброшенный полигон

— Договор,— кивнул Пролыгин, занятый перенасадкой наживки на второй удочке. Он не торопился, до ночи было еще далеко. Забросил удочку, сполоснул руки за бортом, вытер о штаны.— Договор есть, а киловаттов нету. Одни киломаты остались.— Он засмеялся, раскрыв щербатую пасть.

Николай двинул ладонью по воде, плеснув Пролыгину в лицо. Пролыгин вытерся и поглядел на Николая — глазки его в щелках коричневых век показа­лись Николаю какими-то шалыми, с искоркой. Уж не смеется ли монтер Пролы­гин над ним, Николаем, и всей наукой вместе взятой?

Николай оперся о край лодки, резко выпрыгнул из воды, перекинул через борт ногу, другую. Лодка качнулась, Пролыгин матюгнулся, хватаясь за борта, удочки попадали в воду. Николай влез в лодку, устроился в носовой части, согнув ноги калачом и усевшись на них.

— Ну, паря, шустер,— недовольно проворчал Пролыгин.— Уды мои по­плыли.

На одной из них вдруг задергался поплавок, Пролыгин потянулся за удили­щем, не удержался и сунулся по плечо в воду.

— Вот раззява!

Он неуклюже повернулся, отчего лодка закачалась, как на волне, сел лицом к Николаю.

— Ну, ясно или нет? — спросил грубо, с нескрываемой неприязнью.

— Ясно, что электричество погасло. А вот почему?

— Почему? У отца спроси.

— А при чем тут отец? — удивился Николай.— Отец-то при чем?!

— А при том! Моторы на поливе не тянут, вот он и приказал вырубить все лишнее.— Лишнее?! Это научные исследования лишние?!

— А ты не шуми, не на собрании,— насмешливо сказал Пролыгин и плюнул за борт.— Тут действительно проблема — как достать уды.

Он вынул из-под себя складную лопаточку-весло и, меланхолично отгребаясь, поплыл вслед за удочкой, на которой клевало.

— Значит, отец велел? — спросил Николай.

Пролыгин кивнул. Николай посидел в задумчивости, потом решительно перевалился через борт, ухнул в воду, вынырнул, схватился за нос лодки, вытянул верёвку из носовой части и, отплыв на всю ее длину, взял лодку на буксир. Он плыл на спине, подтягивая лодку за собой. Сообразив, что происходит, Про­лыгин поднялся на колени и на коленях переполз в носовую часть, видимо, желая перехватить веревку. Николай, отфйркиваясь, прокричал:

— Тронешь веревку, проткну твою шаланду, пойдешь ко дну!

— Ты чё, падла, чиканулся? — возмутился Пролыгин. Он протер кулачища­ми глаза, вскинул руки, как бы показывая небу, морю, всему миру, дескать, глядите, что творит этот человек; удочки уплывали все дальше и дальше, и это беспокоило его больше всего.— Удочки-то дай поймаю. Ты, нелюдь! Удочки-то понесло!

Николай сделал плавный круг, Пролыгин выловил удочки. Поклевка сорва­лась, крючок был пуст. Он скрутил леску и аккуратно сложил удочки в лодку по бортам.

— Ну и гад же ты,— беззлобно сказал он, устраиваясь поудобнее.— Чего тебе надо? Думаешь, включу твою саламандру?

— Там разберемся,— отплевываясь, сказал Николай.— И с отцом разбе­ремся.

— Разберемся,— согласился Пролыгин. Он вынул папироску, закурил, развалился на дне лодки, пуская дым, заревел сиплым басом: — Из-за острува на стре-еже-ень, на простоуор ри-ичной ва-алны, иэ-эх, выплывают ра-асписныя Сте-еньки Ра-ази-ина ча-алны...

Николай плыл, поглядывая на далекий, смутно видневшийся берег. Пролы­гин орал одну песню за другой: после «Стеньки» спел «Славное море, священный Байкал», потом — «Заветный камень», «Наверх вы, товарищи, все по местам», «Ревела буря, дождь шумел». После каждой песни он отхлебывал из бутылки и что-нибудь съедал — морковку, кусок хлеба, луковицу, яйцо, сырник...

— А ты мне доставляешь невиданное удовольствие,— сказал он, сытно рыгая.— Такого удовольствия еще никто не доставлял. Сын председателя, ученый с городу, везет на лодке через все, считай, море! А я, кум королю, лежу и поплевываю. Это, брат, ни за какие гроши не купишь. В телевизор бы! Редкий кадр: физик-шибзик мужика деревенского везет. Сказать кохму — уполощутся со смеху. Ну, Герман Иваныч, хитер, науку запряг, в мирные, как говорится, цели! Вместо киловаттов — киломаты...