Забудь меня

Если раньше, Михаил выглядел лет на пятнадцать, а то и двадцать, моложе своих лет, то теперь, ровно на столько же, он был своего возраста старше. Глубокие морщины, обвисшая серая кожа. Сразу понятно, что человек мало того, что тяжело болен, так еще и не одну бессонную ночь провел в тяжких и безрадостных думах о своей жизни. Возможно, даже искренне в грехах своих покаялся.

Дааа. Каждый из нас, за это время, сполна заплатил за все свои грехи. Но самое страшное было в том, что мужчина лежащей на больничной койке, был теперь для меня совершенно чужим. Я даже горечи от его предательства больше не чувствовала. Ни нежности, ни даже сочувствия и жалости, казалось бы, положенных в ситуации, когда человек в тяжелом состояние в больнице. Но их не было. Ничего я по отношению к Михаилу больше не чувствовала. НИЧЕГО! Ровно так же, как ничего не чувствуешь к десяткам прохожих на улице.

Странно. Я же должна хотя бы злиться. Или чувствовать себя обиженной, уязвленной. Но не чувствовала. Душу и сердце, словно изнутри выморозили. А может, я просто устала до такой, нечеловеческой степени за все эти дни, что сил не остались даже на эмоции.

Взяла стул, стоящий возле небольшого столика, повернула его к кровати и села. Миша открыл глаза и поспешил присесть, опираясь на подушку, далось ему это не легко. Словно действительно глубоко немощному старику.

Ну, и кому теперь из своих полюбовниц ты будешь нужен, Казанова? — проснулась-таки моя внутренняя дьяволица.

— Я ждал тебя, но задремал, прости.

— Ничего. Я тебя долго тревожить не буду, просто скажи, зачем ты это делаешь?

— Что именно?

— Ты себе даже представить не можешь, что за ужас мы с девочками пережили! А сколько страху они натерпелись пока ехали сюда, а мне нельзя их даже увидеть, обнять, успокоить!

Вот и начала оттаивать моя заледеневшая душа, наполняясь огнем ярости. Когда дело касается любимых детей — равнодушию не место.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Сделала глубокий вдох.

Спокойно, Марина. Спокойно. Помни, что Миша любит дочерей не меньше, чем ты.

— Я просто тоже очень люблю их, Марин. И не хочу потерять. Я ведь прекрасно понимаю, что, если вы их увезёте, я смогу их обнимать, не чаще двух раз в год, в лучшем случае, а для меня это мало, очень мало. И для них тоже.

— А кто тебе сказал, что мы куда-то уезжаем? Я же тебе говорила, что единственное, что мне от тебя нужно сейчас, это что бы ты, не прекращал выплачивать ипотеку. Алименты можешь не платить. Сами справимся.

— Значит, ты не поедешь с Кириллом? — глаза Михаила аж просияли от счастья и готова поклясться, надежды.

Уехать с Кириллом, жить в том доме, на берегу моря. Я бы открыла свое уличное кофе с фирменными сладостями, он бы свою охранную фирму, как когда-то мечтал, родила бы ему еще троих мальчишек, для ровного счета с нашими дочерями, и жили бы мы все долго и счастливо, у самого синего моря.

Хорошо бы было! Как в сказке. Да только у нас не сказка, а суровая быль.

— Вы тут оптом долбанулись, что ли?

— Прости! Прости меня, пожалуйста, Мариша, — Михаил взял мою руку своей, а на меня такое чувство брезгливости вдруг напало, словно по ней полз мерзкий паук.

Интересно, во скольких шлюх погружались эти мерзкие пальцы, за время нашего брака? Соки скольких женщин их обагряли? Нет. Лучше мне этого не знать. Да и какая теперь разница? Для окончательного решения уйти и прекратить отношения, мне довольно и всего одной. Например, той, что я лично видела.

Хладнокровие меня оставило окончательно. Захотелось закричать, чтобы не смел никогда больше прикасаться ко мне, своими грязными руками, от которых для меня теперь всегда будет пахнуть смазкой других женщин, но нельзя. Кричать нельзя. Ради наших дочерей мы должны расстаться как можно спокойнее и мягче. Не заставляя их страдать от наших разборок. Холодное сердце, с которым я сюда зашла, в этом лучший помощник сейчас. Поэтому руку Михаила, я не убрала, лишь сделала глубокий вдох, который получился надрывным, и спросила:

— Когда тебя выписывают?

— Через три дня, если результаты сегодняшних анализов врачей устроят.

— Отлично. За это время подыщи себе квартиру. Все твои вещи я соберу. С девочками можешь видеться, когда захочешь, но лучше на твоей, или нейтральной территории. Позвони Вере, скажи, что за девочками приеду завтра утром, к десяти. На развод тоже подам завтра же.

— Пожалуйста, Мариш, не торопись с этим. Остынь. Обдумай все. Я понимаю, что с твоей точки зрения, я теперь подлец, подонок и свинья. Но разве же я был тебе плохим мужем все это время, или может, был плохим отцом?