Забытая клятва Гиппократа

Карпухин выглядел раздраженным, и я могла его понять.

– Это не фильм ужасов, Артем Иванович, просто его режиссер – Хичкок, и…

– Думаете, я такой темный, да? Думаете, я не знаю парня по имени Альфред Хичкок?

– Дело не в этом… Почему бы вам просто мне не поверить, а? Можете не смотреть фильм, но выслушайте меня, ладно?

Майор пробурчал нечто неразборчивое. Я предпочла интерпретировать это как согласие и продолжила:

– Представьте, что кто-то хочет совершить преступление…

– Легко! – пробурчал Карпухин.

– И он понимает, что станет подозреваемым…

– Для этого, Агния Кирилловна, и существует такая штука, как алиби! – снова перебил меня майор.

– А когда алиби будет неопровержимым? – гнула я свое, не обращая внимания на саркастический тон собеседника.

– Когда… не понимаю я ваших намеков, Агния! К чему вы ведете-то?

– К тому, что алиби неопровержимо лишь тогда, когда преступление совершает другой человек! – победно заявила я. По лицу майора стало понятно: еще минута, и он вызовет «Скорую» для меня, поэтому я не позволила ему вставить ни слова. – Предположим, гражданин А встречает гражданина Б. Допустим, у них нашлось что-то общее, и оба они мечтают избавиться от своих врагов. Гражданин А предлагает план: гражданин Б убивает его врага, А ликвидирует врага гражданина Б. Так как враги А и Б никак не связаны между собой, никому и в голову не придет обвинить этих ребят. Алиби обоих окажутся стопроцентными, и, как говорится, комар носа не подточит!

Майор ответил не сразу, и я все еще боялась, как бы он не заподозрил у меня припадок. Однако через пару минут он пробормотал:

– Это вы… сами придумали?

– Да нет, говорю же – это все Хичкок и его «Незнакомцы в поезде»!

Карпухин снова помолчал. Я нетерпеливо ерзала на своем стуле, пытаясь предугадать, какой мыслительный процесс происходит в его мозгу. Наконец майор сказал:

– А что, Агния Кирилловна, в этом определенно есть смысл… Вы считаете, что опять нужно проверить алиби всех фигурантов?

– Да, но теперь – по-другому…

– Проверим их график передвижений в дни убийств, – продолжал он, не слушая меня. – Графики всех!

– Точно! Если у человека есть алиби на день, когда убили медика, имеющего отношение к его делу, то, возможно, нет алиби на день другого убийства?

– Вы читаете мои мысли! – похвалила я.

– Ладно, так и сделаем! Кстати, я тут совсем замотался и ни разу не заскакивал к Андрею. Как у него дела?

На самом деле, я съездила к Лицкявичусу всего один раз, и у меня создалось впечатление, что я стала не самой желанной гостьей. Он встретил меня прохладно, и я непременно оскорбилась бы таким отношением, если бы не знала о предстоящей операции. Когда глава ОМР на несколько минут покинул комнату, неслышно приблизившийся Раби, сокрушенно качая головой, сказал:

– Пишет целый день, пишет! На компьютер все…

– А что он пишет, Раби? – поинтересовалась я.

– Да книгу какую-то, вроде… Говорит, надо закончить до больницы, а то эти… издания будут злые…

– Издатели рассердятся?

– Ну да, говорю же! А доктор тот, из Москвы, говорит, отдыхать надо много, лежать, кофе – плохо, чай надо – такой вот дела!

В общем, я выяснила, что Лицкявичус готовится к операции, как смертельно больной – к отходу в лучший мир, не удивлюсь, если он составил завещание! Признаться, от этой мысли мне стало не по себе.

* * *

Две хирургии с утра прошли успешно. Гастроэнтерологи вообще приятные ребята, и у меня никогда не возникало повода на них жаловаться: с шутками-прибаутками мы бодро прооперировали двух мужчин с язвами двенадцатиперстной кишки. Возможно, после этого мне следовало бы заняться оформлением документов для передачи Охлопковой, однако я предпочла отправиться в буфет попить кофе с пирожками.

Я приканчивала вторую чашку изумительно пахнущего «американо», как вдруг заметила у входа человека, которого никак не ожидала увидеть. Майор Карпухин, как бронетранспортер, рассекал толпы посетителей и больных, неуклонно двигаясь в мою сторону. Я улыбнулась, но он почему-то не сделал того же в ответ.

– Агния Кирилловна, вам лучше пойти со мной, – сказал он, как выстрелил.

– А что случилось? – удивилась я. – Новые сведения поступили?

«Если бы так, ему необязательно было приходить сюда – можно же просто позвонить!» – с опозданием пронеслось у меня в голове.

– Пойдемте скорее! – вместо ответа сказал майор, и его приказной тон не только покоробил, но даже испугал меня.

Едва поспевая за ним, я засеменила в направлении служебного лифта, ведущего в подвальные помещения. Странное дело, Карпухин ориентировался в больнице лучше меня самой! Когда мы оказались в лифте, я спросила, не в силах скрыть раздражение:

– Артем Иванович, может, вы наконец ответите…

– Разумеется, отвечу, Агния Кирилловна, – перебил меня майор. – Я не мог говорить там, в присутствии стольких людей, ведь кто-нибудь всегда греет уши по соседству, а паника в больнице нам вовсе ни к чему!

– Паника? По какому поводу?

Двери лифта открылись, но Карпухин не спешил выходить. Вместо этого он пристально посмотрел на меня, и я прочла в его взгляде то, чего совершенно не ожидала, – тревогу и сочувствие.