Забытая трагедия. Россия в первой мировой войне

Противники этой аннексии стали утверждать, что подобное решение проблемы Проливов не только не разрешит восточного вопроса, но осложнит его, так как в будущем ни Германия, ни Австрия, ни дунайские государства не согласятся оставить ключи от Черного моря «в когтях у русского орла». Нужно ли России антагонизировать Балканы плюс Германию? Распространилось мнение, что последующее за овладением Проливами слияние греческого патриархата с русской церковью повлечет за собой неразрешимые противоречия и затруднения для русских православных — внедрение в российский организм турецко-византийского начала ослабит сближение России с Западом, «тлетворно» скажется на развитии России, В конечном счете России было бы достаточно создания на Босфоре нейтрального, просто не препятствующего России государства. Открыто высказываемые в русском обществе эти мнения стали показателем ослабления воли правящего класса страны. Западные державы с острым интересом воспринимали этот поворот в геополитических воззрениях русского общества. Новый подход объективно сближал Россию с Западом. Находящийся под покровительством держав Антанты, Константинополь, естественно, больше привлекал их, чем контролируемый одной Россией выход в Средиземное море.

Как спасти российский трон

С середины 1916 г. объединительным лозунгом российских «правых» противников войны с Германией стало спасение трона. Главный мотив сторонников прогерманской ориентации стал заключаться в том, что поддержка Россией демократических государств Запада приведет к посягательству страдающего населения на власть и дискредитированной армии — на царские устои. Влияние этой партии в определенной степени базировалось на разветвленных прежде промышленных и торговых связях между Россией и Германией. Благоприятствовало этим силам отсутствие убедительного для всех ответа на вопрос: за что же все же сражается Россия в этой войне? Имела последствия продемонстрированная всему миру внушительная мощь Германии. Ее невероятная военная сила породила у части русского общества чувство, что России ее не одолеть, что Россия в смертельной и бессмысленной схватке с Германией лишается своих жизненных сил.

В то же время бессильное отчаяние и гнев всегда несправедливых современников обрушились на тех, кто, хотя бы гипотетически, мог быть обвинен в происходящем. Одну из первых жертв — императрицу Александру Федоровну — обвиняли едва ли не в том, что она содействует победам Германии, и уж немкой ее называли постоянно. Справедливости этих обвинений убедительно никто не мог доказать ни тогда, ни сейчас. Разумеется, она была немкой по рождению, но только наполовину — ее отец был герцог гессенский и рейнский, но мать была англичанкой, дочерью королевы Виктории. Менее всего она была немкой по воспитанию. В возрасте шести лет, после смерти матери, ее отвезли ко двору королевы Виктории, и именно английский, а не немецкий язык был языком ее детства и юности, равно как английскими были ее воспитание, обучение и образование. Даже по внешности она была скорее англичанка, равно как была англичанкой по пуританизму взглядов и многим привычкам. Если отставить бездоказательные домыслы, то не останется сомнений в том, что, приехав в Россию, она полюбила свою новую родину, с которой была связана ее семья и судьба. Что же касается Германии, то нетрудно убедиться в том, что она не любила Пруссию и династию Гегенцоллернов и укрепляла в этом чувстве своего супруга. Она лично ненавидела императора Вильгельма — об этом достаточно прочесть впечатления современников, начиная с заметок Николая. Она возлагала на Вильгельма ответственность за «эту ужасную войну, которая каждый день заставляет обливаться кровью сердце Христа». В качестве простой сестры милосердия, она вместе с дочерьми показала свою человеческую лояльность своей стране.

Против России сыграли не ее мнимая измена, а особенность и слабость ее характера, которые, возможно, были бы погашены в более уравновешенной обстановке на Западе, но находили чрезвычайный негативный резонанс в России. Речь идет о постоянном душевном беспокойстве, грусти, тоске, смене настроений, бессознательном влечении к потустороннему, подверженности суевериям. Восприятие ею Распутина как «божьего человека, святого, преследуемого фарисеями», ожидание чуда, поиски благословения — все это обращает нас не в немецкую, а в русскую среду предпетровской Руси. Слишком мало была Александра Федоровна немкой в то жестокое время, когда только методическое упорство давало выигрыш.