Но более всего Запад к концу 1916 года волнует уже не положение на фронтах, а внутренняя устойчивость восточного колосса. Уезжающий из России посол Японии Мотоно спросил 11 октября 1916 г. посла Палеолога, что того тревожит в России, и услышал в ответ, что смертельную угрозу для Запада представляет подъем социальных сил, видящих ситуацию подходящей для смены политической элиты, для низвержения царя и установления нового политического строя. Есть еще преграды на пути взрыва, но они уже колеблются. «Либеральные партии Думы пока отложили свои требования. Но события могут развиться помимо их воли. Военного поражения, голода, дворцового переворота — вот чего я особенно боюсь. Если произойдет одно из этих трех событий, последует неминуемая катастрофа» {269}.
Посол Бьюкенен не успокаивал своих руководителей розовыми по тону депешами. 18 октября он, отмечавший твердость России в первые годы войны, начинает корректировку своей оценки: «Никогда еще со времени начала войны я не чувствовал себя столь подавленным сложившимся здесь положением, особенно имея в виду будущее англо-русских отношений. Германское влияние сделало огромные успехи с тех пор, как Сазонов оставил министерство иностранных дел. Немцы, которые прежде заявляли, что мы заставляли Россию нести все тяготы войны, теперь переменили тактику и изображают Великобританию с ее морскими силами и новой армией как будущую главную мировую силу, желающую продолжать войну для удовлетворения своего собственного непомерного честолюбия. Это Великобритания, — неустанно повторяют они, — принуждает Россию продолжать войну и запрещает ей принять благоприятные условия мира, которые готова предложить Германия, и потому именно Великобритания ответственна за лишения и страдания русского народа… Потери, понесенные Россией, столь колоссальны, что вся страна охвачена печалью. В недавних безуспешных атаках у Ковеля и в других местах принесено в жертву без всякой пользы так много жизней, что это дало новую пищу тому взгляду, что продолжение борьбы бесполезно и что Россия, в противоположность Великобритании, ничего не выиграет от продолжения войны» {270}.
Рок надвигающихся событий был ощутим в русском обществе. В октябре 1916 г. Морис Палеолог видит на лицах представителей высшего света вуаль меланхолии.
Нужно быть слепым, пишет он в дневнике 4 октября, чтобы не видеть зловещих предзнаменований. Румыны с великим трудом оказывают сопротивление на Карпатах, в случае их конечного ослабления возможно крушение всего южного фланга Восточного фронта. Над Россией уже поднялись темные тучи. Затянувшаяся война, неуверенность в победе, экономические затруднения, отсутствие чувства подлинной цели в войне резко осложнили внутреннюю ситуацию в России.
Канун краха
Следует отметить, что война вызвала небывалое напряжение российской экономики Военные расходы России составили в 1914 г. 1655 млн. руб., в 1915 г. — 8818 млн. руб., в 1916 г. — 14573 млн. руб., а за восемь первых месяцев 1917 г. они равнялись 13603 млн. руб. Общая сумма военных расходов России между началом войны и 1 сентября 1917 г. составила 38650 млн. руб. {271} . Чтобы покрыть эти расходы, Россия между августом 1914 г. и сентябрем 1917 г. взяла займы на сумму 23908 млн. рублей, из которых 11408 млн. рублей составили внутренние займы, 4429 млн. — облигации и 8070 млн. — внешние займы. Займы, как мы видим, составили 61,9 процента всех фондов, мобилизованных для ведения войны, но только 20,9 % были получены от зарубежных кредиторов {272}.
Прислушаемся к мнению признанного авторитета в области экономики — М. Т. Флоринского: «Различие в процессе, приведшем к крушению Центральных держав, и процессе, сокрушившем Россию, поразительно. Россия испытывала муки не в виду истощения ее ресурсов, а из-за неспособности полностью использовать их. Но если объем ее продовольственных запасов не был полностью истощен, как это имело место в Германии и Австро-Венгрии, остается все же справедливым утверждение, что ее промышленность была безнадежно неадекватна поставленной задаче и что нехватка промышленных товаров вместе с недостаточной эффективностью железных дорог привела к страданиям городского населения во второй половине воины» {273}.