Забытая трагедия. Россия в первой мировой войне

Анализируя внутреннюю крепость России, посол Палеолог 7 июля 1916 г. пригласил к себе лидеров кадетской партии Милюкова и Шингарева. Оправданы ли опасения в отношении стойкости России? Кадеты несколько успокоили посла. Они видели возможность подъема внутренних волнений только в случае неожиданного крупного поражения русской армии. Ныне не тот момент. Страна переживает не падение, а подъем (начиналось могучее наступление Брусилова). В такой обстановке было легче сохранить внутреннюю стабильность. Милюков обещал, что Дума не даст Штюрмеру ни малейшего предлога для репрессий. «Мы решили не отвечать ни на какие вызовы и противопоставить им терпение и благоразумие. Когда война кончится, тогда посмотрим. Но, избрав такую тактику, мы подвергаемся нападкам со стороны либеральных кругов, обвиняющих нас в нерешительности, и постепенно можем потерять связь с народными массами, верх над которыми возьмут более решительные элементы» {239} . Это новое явление. Теперь Западу сообщили, что «легитимная» оппозиция страшится не правых консерваторов, а левых радикалов До сих пор Запад видел в качестве исторического препятствия сближения с Россией ее самодержавный строй. Летом 1916 г. он впервые слышит о мощи левого экстремизма. Пока это угроза умеренно-буржуазной альтернативе всерьез воспринята не была.

В Берлине определенно заметили, что союз России с Западом все меньше кажется некоторым политическим силам России оптимальной схемой. Прощупывание возможностей немцы начали проводить летом 1916 г. по двум каналам.

1. Бывший в течение пятнадцати лет личным секретарем графа Витте И. Колышко впервые вступил в контакт с немцами в июне 1915 г., когда он вместе с американцем Пассвелом прибыл из Петрограда в Стокгольм и был представлен германскому послу. (Немцы проявили тогда недоверие к этому контакту). Более серьезны немцы были в июле 1916 г., когда Колышко, теперь уже представитель русского председателя совета министров Штюрмера, прибыл в Стокгольм для бесед с представителем германского министерства иностранных дел Бокельманом, имевшим от промышленного магната Хуго Стиннеса миллионы рублей для ведения пропаганды в России, в частности, для создания на территории России типографии пацифистской направленности. (Агент Стиннеса Ферман сообщил своему боссу, что именно на эти деньги вышла в мае 1917 г. газета Горького «Новая жизнь») {240}.

Через Стиннеса Берлин сообщил Колышко требования Германии: 1) русские провинции — Курляндия и Эстония — включаются в германские балтийские провинции; 2) Литва отделяется от России и либо присоединяйся к Восточной Пруссии, либо становится германским герцогством; 3) Польша становится независимым государством, и ее ориентация определяется Германией и Австро-Венгрией. Но Россия не платит репараций. Правда ей придется навсегда отказаться от влияния на Балканах. Колышко посетил Швецию еще один раз, но летом 1917 г. был арестован Временным правительством.

2. По другому каналу Ф. Вартбург (германский финансист) обменивался мнениями с двумя депутатами Государственной Думы. В правящих германских кругах довольно быстро узнали, что японские представители оповестили русское руководство о своих контактах с Германией. Никто не может с полной определенностью сказать, какие могли быть достигнуты результаты после проведенной рекогносцировки, но после наступления Брусилова в начале июня 1916 года германское руководство исключило для себя быстрое достижение соглашения с Россией.

Отставка Сазонова

Посещение посольств политическими оппозиционерами не прошло незамеченным для царского правительства. Можно допустить, что западные послы допустили демонстративность намеренно. У них вызывала активный протест готовящаяся перемена в составе русского правительства — отставка С.Д. Сазонова. Всем была хорошо известна его приверженность делу Антанты. Этот министр был для Запада своего рода гарантом союзнической лояльности России. У Сазонова сложилась многолетняя дружба с Бьюкененом и Палеологом, он быстро наладил контакт с Френсисом. Стремясь сохранить его во главе русской дипломатии, посол Палеолог послал в ставку императора Николая телеграмму следующего содержания: «Английский посол и я очень встревожены по поводу того, какое впечатление произведет в Германии отставка русского министра иностранных дел, ибо усталость его является недостаточным поводом для объяснения его ухода. В наступающий решительный час войны все, что рискует показаться изменением политики союзников, могло бы повести за собой самые неприятные последствия».