Забытое племя

— Да, Гарди ждет его у себя дома. Не бойтесь его, Криз, он с нами.

— Ты сказал ему все? — нахмурился отец.

— Нет, только намекнул. Он еще не созрел для всего.

— Я понял так, что они будут сосредоточиваться в этих распределителях? — спросил Глюк, думая о своем.

— Конечно, — ответил Криз. — Оттуда они уже будут проникать под объекты промышленного пояса.

— Элемент внезапности — это реальный шанс на успех, по крайней мере, на первом этапе, — заметил Глюк.

— Извините, господа, мне пора. У биоров вот-вот закончится смена, и если мы очень опоздаем, то агенты могут не допустить нас в капсулы. А мне сегодня непременно нужно встретиться с биором — своим связником, поэтому пришлось придумать аварийную ситуацию. Для отвода глаз поковыряюсь в нескольких капсулах. Риск, конечно, есть, но кто из нас не рискует. До свиданья, господа! — Криз коротко кивнул и быстро вышел из кабинета. Чертеж он предварительно свернул и положил в карман куртки.

— Очень симпатичный молодой человек и большая умница, — заметил Глюк, когда за Кризом закрылась дверь. — Побольше бы нам таких!

— Он наш связной с вестниками. Никто так хорошо не знает язык знаков, как он. Я имею в виду инженеров, — добавил Бэм-младший.

— Я ухожу, — поднялся Глюк. — Нам надо хорошо спланировать свои действия, чтобы наша помощь мятежникам была ощутимой.

— Тонни, проводи господина Глюка.

Глюк и Тонни ушли. Бэм-старший опустился в кресло. Лицо его, утратив оживленность, как-то вмиг постарело. Выражение глубокой печали набежало на него, опустились уголки губ, резче обозначились морщины вокруг носа и глаз.

Из всех, кто принимал участие в разговоре, труднее было Мишелю Бэму, бывшему миллиардеру, входившему в первую десятку самых богатых людей Миллитарии. На деньги Мишеля и ему подобных финансистов режим Бергмана осуществлял в Миллитарии свою главную цель: вооружение, вооружение и еще много раз вооружение.

У Глюка совесть чиста и перед людьми и перед самим собой. Все, что он сделал здесь, вырвано у него насильно, он жертва. Впрочем, нет, в Глюке и таких, как он, еще осталось то, что отнять невозможно: ненависть к насильникам, любовь к свободе и готовность пожертвовать собой, но только не изменять себе.

Бэм усмехнулся своим мыслям. А они, дураки, мечтали остановить человечество. Какая чудовищная, какая трагическая самоуверенность! Если за четверть века никто не мог переделать одного Глюка, то чего могли добиться там, где столько солнца, столько ласковой, щедрой земли, столько свободы и человеческой радости!

Когда все это началось в нем? Наверное, давно — еще наверху, когда понял, что поражение неизбежно. И сколько лет терпит здесь самого себя, свое прошлое, страшное прошлое, скрывает от Ангелины, боится. Хорошо, что есть Тонни, единомышленники, хорошо, что он преодолел самого себя и стал на путь борьбы. Останься наверху, он понес бы заслуженную кару за свои дела, и пусть бы. Теперь уже ничего не вернешь, но можно вернуться, хотя бы ради того, чтобы еще раз вдохнуть в себя воздух, согретый солнцем. Как жестоко обошелся он с самим собой!

Бэм застонал от боли, резанувшей сердце. Не смогло оно безучастно вынести беспощадного натиска на самого себя. Но хватит, довольно терзаться и стонать. Жизнь — единственное достояние, которое он получил без всяких усилий со своей стороны, требует, чтобы остаток ее он истратил ради жизни, а не смерти. И тогда, быть может, он вернет хоть малую частицу своего долга.

Лицо Мишеля просветлело, разгладилось, помолодело.

ТОМ КИНГ И ДРУГИЕ

Минутная и часовая стрелки на циферблате контрольных часов сошлись на цифре восемь, и в ту же секунду на пищевом комбинате раздался пронзительный звонок, извещавший об окончании первой смены…

Нареш — носильщик из расфасовочного цеха, которого Эчар представлял Крайту, едва передвигал ноги. От цеха до подземного перехода недалеко, но Нарешу после смены путь показался бесконечно длинным. Налитое невыносимой усталостью тело, подобно тяжелому грузу, пригибало его к земле. За смену он относил на склад более пятисот ящиков, заполненных пищевыми брикетами. Еще не так давно операцию выполнял автомат, но он вышел из строя, и его не смогли отремонтировать — не оказалось деталей, и тогда работу автомата переложили на биоров. Все старело, и оборудование тоже, его восстанавливали, но кое-что не удавалось отремонтировать. В первые минуты после смены Нарешу приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы брести, не выбиваясь из своей шеренги. Однако через некоторое время, взбодренный мерным шагом соседей по колонне, он как бы обретал новые силы.