Забытые чувства

Мы вчетвером образуем небольшой круг. В глазах Елены отражается чувство, которое мне не удается прочитать, и вдруг она прикладывает руку к солнечному сплетению, прямо как Эдда сегодня утром. Мое сердце пропускает удар. На теле каждой из нас в этом самом месте набита татуировка короны. Но не та, что делают члены группировки. Наша символизирует только нас четверых. То, что мы одно целое. Всегда были, и всегда будем.

Я повторяю этот жест, а следом Бьянка и Эдда. Возможно, это последний раз, когда мы оказались все вместе.

– Даже если рухнет мир, – начинает Елена, улыбаясь.

Ее голос слегка дрогнул, а глаза заблестели.

– И кровь прольется, – продолжает Бьянка, улыбнувшись.

– Мы всегда были, – шепчет Эдда.

– И всегда будем. – твердо заканчиваю я.

А затем мы все вместе рассмеялись. Эту клятву мы придумали в детстве. С нее все началось. И очень надеюсь, что это не было нашим прощанием.

***

Когда мы втроем прибываем в особняк, гости уже распивают алкоголь в гостиной. Наши люди расставлены в коридорах, в столовой и в гостиной. Все выглядит спокойно. Мачеха в центре внимания рассказывает какие-то истории про своего покойного мужа. Из холла мне плохо видно капо, но кажется, они все на месте. Их семьи тоже. Нас с сестрами пока никто не замечает. И я собираюсь этим воспользоваться.

Кивнув Бьянке с Эддой, я вместе с ними устремляюсь в кабинет отца.

Мне срочно нужно принять решение насчет того, о чем сообщила Елена. Всю дорогу сюда я обдумывала возможные варианты, и самый выгодный – это заключить сделку с Этерно. В нашем мире это всегда означает брак. Вот только кого я отдам на растерзание Мартинелли? Одну из дочерей капо? Смогу ли я настолько пасть? Да и примет ли та сторона такие условия? Возможно, потребуется нечто большее. Что-то, чего у них нет.

В холле перед лестницей мы сталкиваемся с Агатой. Женщина молча кивает нам и проходит мимо. Вот это было странно. Агате, как правило, всегда есть, что сказать. Неужели она боится? Хотя учитывая, кто собрался в гостиной, это неудивительно. Отец приглашал всех капо только в особых случаях. Когда готовилось крупное дело. Или же на похороны членов семьи. Особняк был в безопасности только из-за него. Сейчас же…

Включив свет в кабинете, я замираю.

Почему кресло развернуто к окну? Я точно помню, что оставляла его не в таком положении. Может, Агата убиралась?

– Что будешь делать? – спрашивает Эдда, закрывая за нами дверь, и я двигаюсь вперед к длинному столу на шесть человек. – Нужно созвать всех капо. Ты должна решить, что делать с Сандро.

Еще пара шагов…

Твою мать.

Так вот, почему кресло было развернуто к окну. Мне оставили подарок.

Кулаки непроизвольно сжимаются. Чудовище внутри поднимает свою уродливую голову.

– В чем дело, Ника? – раздается голос Бьянки, а следом за ним небо сотрясает раскат грома. Настолько сильный, что в тишине кабинета слышится потрескивание оконного стекла.

В кресле отца, в моем кресле сидит Энцо, мой консильери. Его голова неестественным образом склонена набок. Пустые черные глаза смотрят перед собой. Горло перерезано. Кровь все еще тонкими струйками вытекает из раны, пропитывая черную рубашку. Значит, его убили совсем недавно. Буквально перед нашим приездом. Схватившись за спинку кресла, я разворачиваю тело лицом к сестрам.

– Merda. – выпаливает Бьянка. – Да они издеваются.

– Это провокация. – отстраненно добавляет Эдда, нахмурившись. – Хотят проверить, есть ли у тебя яйца.

Скорее доказать всем, что у меня их нет.

– Что будешь делать?

Оторвав взгляд от тела, я смотрю на сестер. На Бьянке черные кожаные штаны и укороченная куртка, под которой спрятано два пистолета. Эдда в брючном костюме и черной водолазке.

– Ты вооружена? – спрашиваю вместо ответа на ее вопрос.

Сестра тут же кивает и расстегивает пуговицы пиджака, демонстрируя свою кобуру для ножей.

– Приведи Агату. – прошу Бьянку.

Она хмурится, явно не понимая зачем, но все же покидает кабинет. Эдда подходит ближе к столу.

– Ты помнишь свое первое убийство? – спрашиваю сестру, развернув кресло обратно к окну. Она кивает, убрав руки за спину. Ее взгляд становится холодным, отстраненным.

– Это был тот ублюдок, который приносил мне еду в клетку.

Значит, ей тогда было одиннадцать.

Я включаю лампу на столе отца. Затем еще одну у кресла рядом с камином. Потом выключаю общий свет, и кабинет погружается в полумрак. Подсвечен лишь длинный стол для капо и пространство перед ним у входа. Эдда, стоящая слева от стола почти сливается с тенями.

– А я не помню. – спустя какое-то время признаюсь, возвращаясь на свое место за стол. – Должно быть, таким образом мой мозг защитил себя от разрушения.

Забавно, что ночь смерти сына я запомнила в деталях.

Как только открываю окно, чтобы впустить свежий воздух, дверь кабинета распахивается.

Агата не видит тело, а потому кажется спокойной, и возможно, немного подавленной. Видимо, дело в смерти отца. Как никак она всю жизнь прожила в этой семье.

– Агата, ты видела кого-то незнакомого в кабинете или перед ним? – спрашиваю, снимая шляпку с головы.