Забытые дела Шерлока Холмса

— Но бумаги! — взволнованно проговорил Амар. — Рукопись! Где она? Подумайте, как она может повлиять на политику Франции, на мир в Европе!

— «Тайная история Франции» находится в безопасности, — равнодушно произнес Холмс.

Амар, прищурившись, взглянул на него…

— Разве грабители не забрали рукопись?

Холмс покачал головой:

— Мадам Стенель не доверяла никому, и меньше всего — своему болтливому, слабовольному мужу. Она внушила домашним, что подлинник хранится в стенном шкафу, а в секретном ящике ее письменного стола лежит фальшивка. Альфред Стенель не знал правды, когда разговаривал с бывшим помощником гофмейстера, и невольно направил его по ложному следу. После жестокого убийства граф Балинкур передал своим хозяевам всего лишь пачку старых газет и чистой бумаги. Можете вообразить, какая награда ожидала его.

У Амара и Бертильона был такой потрясенный вид, словно на усаженном деревьями бульваре дю Пале взорвалась анархистская бомба и в кабинете вылетели все стекла.

— Вы считаете, что убийца — Балинкур? — спросил профессор. — Но ведь в верхних комнатах нет его отпечатков?

— Я ни в коем случае не утверждаю, что преступление совершил именно Балинкур. Полагаю, он поднялся зачем-то на второй этаж, и его случайно увидела мадам Жапи. Несчастная женщина узнала человека, который позировал ее зятю, и поплатилась за это жизнью. Балинкур или его хозяева наняли людей, готовых на любую жестокость, чтобы обезопасить себя и заказчиков.

— Немного хлопотно, вам не кажется? — скептически заметил Амар.

Холмс вынул из кармана еще три фотографии:

— Вряд ли вы узнаете эти отпечатки. Полагаю, они есть только в моей небольшой коллекции. Однако я очень удивился бы, если бы в картотеку Бюро идентификации не были занесены эти трое. Первый — Баптистин, молодой, но крайне жестокий преступник. Второй — Морис Лонгон по кличке Цыган. Опытный вор и безжалостный убийца. Третий — Монсте де Фонтпирин. Кубинец, артист-фокусник и специалист по ограблению гостиниц. Месяц назад его видели слоняющимся без дела по рю де Вожирар, неподалеку от переулка Ронсен. Оттуда он направился к станции метро «Курон», где встретился с двумя мужчинами и женщиной с рыжими волосами. Чуть позже к ним подошел еще один человек, в котором мы опознали графа Балинкура.

— Вы знаете, где сейчас эти люди?

— Там же, где и Балинкур, насколько я понимаю, — небрежно ответил Холмс. — Не думаю, что вы и о них когда-нибудь услышите.

— А «Тайная история Франции времен Третьей республики»? — не сдавался Амар.

— Ах, — с притворным сожалением вздохнул мой друг. — Она никому не причинит вреда. Увы, я не уполномочен предъявлять ее суду.

— Вас заставят ее предъявить! — воскликнул Амар.

Холмс неизменно шел навстречу бедным, несчастным, отчаявшимся людям, но никогда не поддавался угрозам.

— Эти бумаги, мсье, крайне важны для безопасности моего клиента. Даю вам слово: никто, кроме меня, их не читал. После того как мадам Стенель оправдают, в чем не может быть сомнений после представленных мной доказательств, готов поклясться, что эти документы никогда не нарушат спокойствие в мире. Если же после всего сказанного в этом кабинете ее все-таки осудят или, хуже того, отправят на гильотину, я сделаю все от меня зависящее, чтобы каждое слово из рукописи попало на страницы ведущих газет каждой европейской столицы.

Гюстав Амар вышел в коридор, и было слышно, как он громким голосом отдавал распоряжения подчиненным. Наутро на другой стороне бульвара дю Пале заседание по делу мадам Стенель отложили на более поздний срок. А уже через два дня стали известны результаты процесса. Вердикт был вынесен после полуночи 14 ноября 1909 года. Когда председатель мсье де Валль обращался к вершителям закона с обычным в таких случаях напутствием, в его голосе звучало странное беспокойство. Прежде он так не волновался. Суд удалился, а затем вернулся в ярко освещенный зал, чтобы снять с Маргерит Стенель все обвинения.

Эта история изменила мнение профессора Альфонса Бертильона о дактилоскопии. За два дня, оставшиеся до нашего отъезда из Парижа, он невероятно сблизился с Холмсом. Теперь они вспоминали свои прежние разногласия как веселое недоразумение и наперебой уверяли, что на самом деле никогда жестко не высказывались друг о друге, может быть, обмолвились случайно и были превратно поняты.

Мы вернулись в Лондон ночным паромом и прибыли с вокзала Чаринг-Кросс на Бейкер-стрит к обеду. Вечером, наблюдая, как Холмс проводит очередной опыт на покрытом пятнами столе, я решил обсудить события последних дней.

— Если вы правы в отношении Балинкура, Холмс…

— Я редко ошибаюсь в подобных вопросах, Ватсон, — ответил он, не поднимая головы.

— Этот человек подложил капсулу в склянку, которую мы нашли в Елисейском дворце…

— Несомненно.

Он нахмурился и взял небольшую щетку, чтобы очистить поверхность стола от белого порошка.

— В таком случае вовсе не страсть погубила мсье Фора, хотя, конечно же, она способствовала преступлению.

— Вполне вероятно.

— Балинкур, а может, кто-то другой узнал, что Фор намерен пересмотреть дело Дрейфуса. Это она его убедила.