Забытые опылители

Другой ответ, касающийся эффективности садов, проистекает из их контекста: если они каким-то образом объединены более масштабными усилиями по экологической реставрации, каждый экспериментальный сад может обрести невероятную важность. И не так уж и важно, будет ли исходный сад сравнительно небольшим, пока не изучены какие-либо методы, которые в дальнейшем смогут помочь исцелить физически или химически повреждённые или иным образом опустошённые земли. Мы памятуем о «принципе Дон-Кихота», сформулированном нашим земляком из Тусона Джимом Корбеттом, основателем движения «Убежище»: «Социальное значение культурного прорыва, в противоположность общественному движению, возникает не из того, что его делают широкие массы людей, а из того, что его решительно совершает кто-то один».

Если найдётся один такой человек, который наглядно демонстрирует, как «культурный прорыв» вроде разведения садов для опылителей может привести к появлению «общественного движения» с глубоким природоохранным значением, то это будет Мириам Ротшильд. Родившаяся в 1908 году в эксцентричной семье британских натуралистов, Мириам Ротшильд внесла инновационный вклад в энтомологию, химию, фармакологию, морскую экологию, права человека, и, как ни странно, в общественную безопасность: она была самой первой среди людей, кто установил в машине ремни безопасности. Тем не менее, самым долговременным вкладом может быть инициирование ею разведения «садов для бабочек» на Британских островах. За последние два десятилетия её садоводство для бабочек получило широкое распространение в качестве средства, призванного восстановить биологически разнообразный культурный ландшафт, который она называет «цветущим сенокосом». Взгляните, против чего, по её собственным словам, она боролась:

В Англии мы живем в зелёной пустыне, где современные методы ведения сельского хозяйства бульдозерами, осушением и опрыскиванием извели все лютики и маргаритки в траве и маки на полях зерновых, выкорчевали шиповник из живых изгородей, чтобы облегчить жизнь комбайну, колесящему на линии горизонта.

Я решила вернуть в сельскую местность средневековые цветущие сенокосные луга. Восстановление такого луга, говорили мне учёные, займёт тысячу лет. Я верю им – но я создала удивительно хорошую имитацию всего за десятилетие...

В конечном счёте я насчитала девяносто диких видов [растений] в поле, [но] нужные виды насекомых осваивались медленнее. Однако спустя примерно семь лет, на протяжении которых я каждое лето с нетерпением ждала их прилёта, первая бабочка воловий глаз выпорхнула из травы, когда собаки в игривом настроении гонялись друг за дружкой. Через день или два я заметила яркий голубой кусочек неба, попавшего в заросли жёлтого клевера – это прилетела первая голубянка икар. Теперь они размножаются на лугу... Здесь также поселились муравьи, и шмели тоже. И те, и другие – хорошие опылители, но каждый на свой манер.

Мириам Ротшильд начала создавать свой цветущий луг с того, что позволила зарасти дикой травой более чем 2 акрам лужаек для игры в шары и теннисных кортов в Эштон Уолд – поместье её семьи. Затем она собрала семена в соседних лесах, на живых изгородях и лугах, и посеяла их прямо на лугу, или пересаживала туда более уязвимые виды, когда их сеянцы становились достаточно выносливыми, чтобы могли сами бороться за жизнь. Она прикладывала особые усилия к сбору растений, которые обильно выделяют нектар. Эти нектароносные растения прокормили бы бабочек, которых любили и изучали она и её отец. Нектароносные растения, думает она, являются ключевым моментом для роста разнообразия фауны опылителей: «Вы действительно можете отказаться от разных романтичных идей обустройства дома для этих ангельских созданий», – сухо говорит она, и добавляет: «Лучшее, что вы можете сделать – устройте для них хорошую пивную».