Выразительная запись, характеризующая не только Чижевского, но и атмосферу тех лет, отыскивается в дневниках B. П. Полонского <1925>: «Жарит пьесу за пьесой — и хотя его не хвалят, но он в упоении. Час доказывал мне, что он не может исполнять партийные обязанности, так как занимается более полезным делом: творит. Он хочет добиться, чтобы ЦК вынесло постановление: зачислять литературную работу как партийную. Шумит, грозит: „Вот только ‘Голгофу’ кончу — иначе поговорю: ультиматум поставлю“. Просто парень ищет случая выбраться из партии без сраму. В коммунизм его не верится. Он вообразил себя драматургом и полагает, что проживет и без партии». Интонация редактора литературного журнала передает с трудом сдерживаемое возмущение тем, что кто-то может всерьез полагать, будто литературная работа важнее партийной. Через две страницы читаем: «В партии — среди широких масс — сервилизм, угодничество, боязнь старших. Откуда? Почему вдруг такой шкурнический страх делает недостойными людей, вчера еще достойных? Психоз?» (
Судя по документам, «шкурнический страх» у Чижевского отсутствовал напрочь. Двигало же им убеждение в правоте или неправоте суждений и поступков любого. Так, несмотря на свой конфликт с Мейерхольдом, на важной дискуссии, состоявшейся в ГАХН 13 ноября 1930 г. после установочного доклада В. А. Павлова «Творческая методология театра им. Вс. Мейерхольда», обвинившего режиссера в формализме, Чижевский решительно выступил в его защиту (см.: РГАЛИ. Ф. 963. Оп. 1. Ед. хр. 51. Л. 61 об. — 65). Драматург говорил о современной задаче утверждения нового типа писателя, нового типа режиссера и актера (между прочим, объяснив, что мейерхольдовская «биомеханика» была не чем иным, как сугубо производственной необходимостью обучения «сырых», физически не готовых к сценической работе актеров азам профессионального мастерства). На Всемирном театральном конгрессе в Париже (1928) именно Чижевский выступит с докладом «О театральном положении» (Советский театр. Документы и материалы. 1921–1926. Л.: Искусство, 1975. С. 386–387). Помимо бойцовского характера, выступления свидетельствуют и о сценической компетентности драматурга.
В 1929 г. отмечалось двадцатилетие творческой деятельности Чижевского. Критик писал, что пьесам этого автора свойственна «тщательная обработка языка, выделяющая Дм. Чижевского в ряду наших драматургов» (
В 1930-е гг. Чижевский продолжает сочинять комедии (некоторые из них запрещаются), активно выступает на разнообразные театральные и общественные темы. В архиве сохранились черновики его писем конца 1930-х — начала 1940-х гг. к Н. И. Бухарину, Л. Б. Каменеву, Л. П. Берии. Обращения к Бухарину и Каменеву связаны с мыслями Чижевского по поводу гонений на сатиру, он полемизирует с «установочной» статьей В. И. Блюма, в которой утверждается невозможность самого существования сатирического жанра в стране победившего социализма. В письме к Берии Чижевский просит о поддержке пьесы о Сталине, сочиненной в 1936 г. Тогда она была отвергнута В. М. Киршоном и Я. Б. Гамарником. Теперь недруги попали в опалу, и Чижевский вновь пробует провести пьесу на сцену.
В 1942 г. драматург пытается добиться отправки на фронт, но, по-видимому, хлопоты успехом не увенчиваются (ему уже 57 лет). В 1948 г. выходит на пенсию.
ЗАВАЛИШИН
Александр Иванович (1891–1939) родился в бедной мордовско-казачьей семье близ Челябинска, в поселке Кулевчинском Николаевской станицы Оренбургского казачьего войска. С двенадцати лет батрачил, затем выполнял разную конторскую работу. Скитаясь в поисках заработка, Завалишин в канун революции попадает в Москву, где устраивается на работу и одновременно в качестве вольнослушателя поступает в университет им. А. Л. Шанявского (окончить курс ему не удается).