Забытые пьесы 1920-1930-х годов

ЯКОВЛЕВНА. Что? Ждешь все Сергея? Не придет — девка не пустит.

Отворяет дверь, входят ДЕТИ.

АКУЛИНА (бросаясь к ним). Детушки вы мои ненаглядные! Сенюшка, Мишенька! Да живы ли вы, мои деточки?!

СЕНЯ и МИША (вместе). Живы, здоровы.

АКУЛИНА (обнимая их поочередно). Садитесь, деточки, небось, есть хочется?

МИША. Страсть проголодались! С утра не евши!

АКУЛИНА начинает хлопотливо бегать по избе. Она вся оживилась и напоминает прежнюю энергичную Акулину.

ЯКОВЛЕВНА. Ну, как поживаете? Отец-то, слышно, не собирается к нам?

МИША (протяжно). Нет.

АКУЛИНА (все ставит на стол, кормит их. Волнуясь).

Ну, как Сергей-то? В завкоме?

СЕНЯ. В завкоме.

АКУЛИНА. Да где же он обедает-то?

МИША. Кое-как пробавляется. В клуб ходит — насчет еды скучно.

АКУЛИНА. Господи! Да пришел бы ко мне, я б его накормила.

ЯКОВЛЕВНА. Дюжа богатая стала. Самой есть нечего.

АКУЛИНА. Ну, как отец-то… один?

ЯКОВЛЕВНА. Эта-то, завкомская, шляется к вам?

МИША. Каждый вечер сидит у нас.

АКУЛИНА (подскакивая). Сидит?!

СЕНЯ. До полночи. Как ни проснешься, они все сидят, разговаривают.

АКУЛИНА. Каждый вечер?

МИША. Ни одного дня не пропустила.

ЯКОВЛЕВНА (к Акулине). Что, говорила я тебе? А ты нюни распустила! Сергей да Сереженька.

АКУЛИНА. Господи, батюшка! (Вздрагивает.) Царица небесная!

ЯКОВЛЕВНА. Ну как? Не слышно, в дом-то к вам не собирается?

СЕНЯ.

Все о новой жизни толкуют, как новую жизнь будут строить!

АКУЛИНА. Новую жизнь?

ЯКОВЛЕВНА. Знаем мы эту новую жизнь! Накобеляются — и ладно. (К Акулине.) Губы-то трепала зря — девку и в дом было пускать нечего.

МИША. Вчерась вечером всю квартиру осматривала, все указывала отцу, где что поставить нужно.

АКУЛИНА. Осматривала? Матушка, царица небесная!

ЯКОВЛЕВНА. Ну, а отец-то ничего не говорил насчет матери? Не говорил, чтоб домой-то вернулась?

МИША(решительно). Нет!

СЕНЯ. Завкомская-то говорила, чтоб к матери нас не пускать: «Им, говорит, необходимо коммунистическое воспитание».

АКУЛИНА (вспыхивая). Что?! К матери не пускать! Так и сказала?

МИША. Так и сказала. (Встает.) А мы все равно бегать будем.

СЕНЯ. Пусть ее брешет! (Тоже встает, ищет шапку.)

ЯКОВЛЕВНА. Ну и шлюха!

АКУЛИНА. Вы куда ж?

МИША. Домой побежим, а то отец заругается.

АКУЛИНА

(крестит их, сквозь слезы). Деточки вы мои!

СЕНЯ. Завтра придем!

АКУЛИНА быстро роется в ящике, завертывает что-то в бумагу, дает СЕНЕ.

АКУЛИНА. Сенюшка! Ты отдай отцу, а то он, небось, не евши, а как к вечеру придет, ты ему подложи, не говори, что от матери, а то есть не станет, а скажи, что в булочной купили. На!

Сует ему в руки.

СЕНЯ. Хорошо!

АКУЛИНА. Сенюшка, Мишенька!

Плачет, обнимает их, ДЕТИ уходят.

ЯКОВЛЕВНА (подходит к самовару, дует). Ну, вот и самовар поспел! Накрывай на стол-то! Хоть бы Кузьмич заглянул. Не твоему чета, человек обходительный, и домишко есть, и рухлядишко. Будь я на твоем месте, так я бы нос утерла Сергею.

АКУЛИНА (отрывисто). Мне на мужиков и глядеть-то противно.

ЯКОВЛЕВНА

(заваривая чай). Еще нужды не видела, оттого и противно. Хорошо, пока работенка есть, а тоже и с работой уходишься. Не такие годы, чтоб по людям мытариться.

Стук. АКУЛИНА нервно оборачивается.

АКУЛИНА. Ой, батюшки!

ЯКОВЛЕВНА. Так и пришел! Жди больше!

Подходит к двери, отпирает, входит КУЗЬМИЧ в куртке, в сапогах, франтоватый, с жизнерадостным, веселым лицом.

КУЗЬМИЧ (весело). Мое вам почтение! Чай изволите попивать? Гостя не прогоните?

Снимает фуражку, здоровается.

ЯКОВЛЕВНА (оживляясь). Хорошему человеку завсегда рады!

КУЗЬМИЧ. Акулине Мефодьевне конфеток прихватил: она у нас теперь вроде как вдовствующая царица.

ЯКОВЛЕВНА. Мы и так, Кузьмич, тебе много обязаны. Без зазрения совести у тебя в лавке забираем, а когда отдадим — неизвестно!

КУЗЬМИЧ. Можете и не отдавать совсем. От ваших денег, все равно что от трудов праведных, не наживешь палат каменных.