Забытые руины

– Может быть. Но это безумие – ваш единственный выход из комнаты. Я был уверен, что со мной пойдет Тенуин. С его способностями, с его зрением варнаата… А потом появились вы. С вашим браслетом и даром видеть то, что скрыто от других. Когда вы… когда книга Нитоса открылась вам, когда вам удалось прочитать написанные в ней строки, я понял, что прав.

– Но если лигур, породивший эту комнату, заражен, то и мой браслет… Зараза может перейти ко мне. Об этом ты подумал?

Как ни странно, я говорил без гнева. После всего услышанного чувствовал лишь усталость. Даже не хотел подниматься с холодной земли. Ноги затекли и пульсировали. Пульсация разносилась по телу, тупо отдавалась в висках.

– Подумал. Но уже ничего не изменить. Сделайте то, о чем я прошу. И все закончится. Помогите найти отца. Помогите убить Илиуса. И в мгновение его смерти дверь комнаты откроется.

– Безумие…

– Думайте об одном. О желании жить. Это станет нашим путеводным лучом. И ваше отчаяние… только поможет. Чем глубже будет страх, тем скорее мы найдем выход. Вставайте.

Я не торопился. Рассеянно смотрел на свои колени. Думал о том, что теперь все сошлось. Собранные мною факты легли на полотно рассказанной Теором истории. Он говорил правду. Я не сомневался. Но было слишком поздно. Сейчас правда не могла уберечь от опасности. И все же я внимательно рассматривал каждый фрагмент – по-своему наслаждался тем, как он легко ложится в общее плетение полотна, тем, как он из полупрозрачного, ветхого становится крепким, ярким.

– Все сходится… – прошептал я в надежде ободриться.

– Идемте, – вновь позвал Теор. – Нас ждет долгий путь.

Глава 8

Илиус

Верские золотые монеты, принятые в Землях Эрхегорда до Темной эпохи, выплавлялись не по весу, а по чеканным размерам и были похожи на сплющенный шарик с толстыми краями. Из-за необходимости соблюдать верхние границы чеканных ободков торговцы приучились выскребать золотой песок из граней, отчего монеты по краю постепенно становились полыми.

При заключении торговой сделки дозволялось пальцами сдавить края монеты. Если ободок ломался[17], монета признавалась уцененной и подлежала немедленной сдаче на переплавку в Казначейскую длань, где за нее давали лишь одну серебряную монету, в отличие от изначальной цены в две серебряные монеты и один серебряный полуторник.

Вольмарские монеты, введенные после «Печати нового дня

»[18], отличались от верских прежде всего плоской формой, не позволявшей выскребать из граней песок. Кроме того, был значительно усложнен сам рисунок чеканки.

«Собрание путевых заметок». Дафнар-младший из рода Ниноэла

– Кто это?

– О чем вы? – Теор с удивлением посмотрел на меня.

– Ты не видишь?

– Нет…

– Стол.

– Стол?

Теор с сомнением подошел к тому месту, куда я смотрел. Протянул руку. Она прошла сквозь столешницу, как сквозь сумеречное видение.

– Стол из библиотеки Нитоса, – прошептал я, осматривая знакомые ножки в виде передних лап маргулы.

Деревянные бортики с держателями для свитков. Каменная лампа со стеклянной емкостью. Флийные промокашки, набор перьев – одного пера из набора не было на месте.

Тяжелый, обитый кожей стул. На стуле – старик, закутанный в некое подобие коричневой дханты. Видна только голова. Редкие седые волосы над ушами. Родовые сигвы на лице. Крючковатый, чуть опухший нос.

– Это Нитос.

– Нитос?! – Теор выглядел взволнованным. – Но… как? Что он делает в моем сознании?

– Не знаю. Может, он так по-настоящему и не вышел из комнаты. Стал ее частью. Слился с лигуром.

– Но… Что он делает?

– Пишет…

Книжник в самом деле писал. Неторопливо вносил записи в раскрытую книгу – ту самую, в которой мы прочитали о ратуше, о вынесенных Теором кубках.

Длинное перо в латунной оправе, с двумя черными камушками на заднем колпачке и узором из серебряных нитей. Строгие черные буквы без завитков. Чуть закругленные, с треугольниками и угловатыми навершиями.

– Что там? – Теор вновь провел рукой, теперь рассекая грудь книжника.

– Не знаю. Это ворватоильский. Но…

– Что?

– Знакомые слова. Я их уже встречал. «Ратуша», «личины», «зордалин». Кажется, еще «смерть», «убил», «погибшие»… Не нравится мне это.