Забытые союзники во Второй мировой войне

Естественно (если они это знали уже тогда), парагвайские русские не могли не выстроить логическую цепочку. Ну, например: врагами их новой родины, боливийцами, командуют немцы, которые допустили приход к власти в России коммунистов и первыми из всего западного мира пошли на сотрудничество с Советами. А под командованием немцев воюют чилийцы, которые после этого склонны отправиться воевать на стороне испанских республиканцев-анархистов, социалистов и коммунистов, а, значит, и Советов-Коминтерна.

И уж совершенно точно парагвайские русские были в курсе того, чем пыталась заниматься парагвайская коммунистическая партия. Ещё в 1926 году ее будущий генеральный секретарь Лукас Ибаррола побывал в Москве, и в 1928 году партия была основана как секция Коминтерна.

Естественно, знала парагвайская элита и об основанном коммунистами так называемом «Антивоенном комитете». Создан он был ещё в канун войны с Боливией, а своей целью называл работу среди рабочих, которым надо было объяснить, что война бессмысленна и не нужна. И хотя, наверное, и сами коммунисты были огорчены своей правотой (в том смысле, что нефтеносность провинции Чако оказалась мифической), кто-кто, а парагвайские русские с самого начала прекрасно осознавали, до чего ещё может довести такая пропаганда.

«В 1917 году Беляев, произведенный в генерал-майоры, остро переживал моральное разложение армии, стоявшей, по его мнению, уже на пороге победы, но „погубившей ее митингами и анархией[33]…

В марте 1917 года на псковском вокзале в ответ на требование унтера с взводом солдат снять погоны Беляев ответил: „Дорогой мой! Я не только погоны и лампасы, я и штаны поснимаю, если вы повернете со мною на врага. А на „внутреннего врага“, против своих не ходил и не пойду, так вы уж меня увольте!“».^{41}

Иными словами, на фоне войны с Боливией парагвайские русские уж тем более ни при каких обстоятельствах не могли позволить правительству своей новой Родины иметь дело с СССР.

Асунсьон — Гавана

До войны такой русско-парагвайской школой мысли прониклись не только в Асунсьоне, но и, например, в Гаване.

К ней я теперь и начну, наконец, возвращаться — хотя и оставлю за собой право периодически отвлекаться на некоторые параллельные, но, как я думаю, уже вполне понятно, что не лишние латиноамериканские сюжеты.

Но сейчас — именно Куба.

Следствия для остальных

Тогдашние правители Кубы вот уж точно были под влиянием не мексиканской, а именно парагвайской школы мысли: то есть в отношениях с СССР сознательно избрали не осторожное сближение, а бдительную дистанцированность. Например, когда в 1925 году к Кубе подошло советское судно «Вацлав Боровский», то власти порта Карденас так и не пустили корабль под красным флагом к причалу[34]. В итоге тогдашний секретарь кубинской компартии Антонио Мелья добирался до своих советских товарищей

вплавь.^{42}

«Известия» в те дни писали:

«Министерство внутренних дел Кубы отказало команде советского парохода „Вацлав Воровский“ в разрешении сойти на берег… заявив, что посещение города советскими моряками „противоречит общественным интересам“. Коммунисты Кубы настаивают на отмене этого запрещения».^{43}

Чуть больше повезло поэту Владимиру Маяковскому. Через десять лет после триумфальных гастролей в Гаване россиянки Анны Павловой он, счастливый обладатель «серпасто-молоткастого», потому только и смог высадиться в Гаване, что был транзитным пассажиром несоветского парохода. Впечатления от острова у него, как мы уже видели, были самые яркие. И самые разные:

«На площади меня поймал оборванец. Я не сразу мог понять, что он просит о помощи… Я молчал и только под конец сказал ломано, чтоб отвязаться: „Ай эм р-е-ша!“[35]

Это был самый необдуманный поступок. Оборванец ухватил обеими руками мою руку и заорал:

— Гип большевик! Ай эм большевик! Гип, гип!

Я скрылся под недоуменные и опасливые взгляды прохожих».

Реакцию прохожих Маяковский описал совершенно верно. У себя на острове кубинские коммунисты были тогда ещё в меньшинстве. А кубинские власти если и шли на контакты с СССР, то лишь эпизодически.