Забытые всеми

– Ежели его поймают, то подвергнут пыткам и отправят в концлагерь, – сказала Марфа и снова залилась слезами.

– В концлагерь в лучшем случае, – снова встряла в разговор Морель.

– Он может уехать из Парижа? – спросил Иволгин.

– В том-то и дело, что его фотография у всех французских жандармов и немецких патрулей, молвила Марфа сквозь слезы.

– На вокзале я видел разношерстную толпу прибывающих и отъезжающих. Не совсем обычное явление для оккупированного города.

– Немцы против разъездов не возражают. Нехватка еды, горожане ездят в деревни, меняют свои вещи на еду.

– Вы обе могли бы состарить Андрея лет на 20–25. Сейчас ему за тридцать, из него надо сделать старика. Только не за счет приклеенной бороды и шляпы на глаза, думаю осветлитель волос найти не проблема. Пусть Андрей станет седым. А вот усы можно и приклеить. На щеки нанести клейстер, обычный крахмальный, слабой концентрации.

– Зачем еще? – непонимающе посмотрела Марфа.

– Кожа сморщится на щеках. На глаза очки с сильными диоптриями и соблюдать три вещи: походка должна быть замедленной; нельзя резко вертеть головой и надо прятать руки. По рукам можно определить возраст.

– И до первого патруля. Иногда они проверяют всех. И людей без документов отправляют в комендатуру.

– Имеете в виду карт-идентите, то есть вид на жительство?

– Это главный документ для эмигрантов.

– Документ я раздобуду.

– Как? – вырвалось у Катрин.

– Секрет, но за подлинность ручаюсь. Из Парижа он уедет. А дальше куда?

– Ему бы только добраться до Руана. Оттуда друзья из Сопротивления переправят его в Стокгольм на грузовом судне. Немцы все морские суда используют по своему назначению, но команды остались французские.

– С меня вид на жительство на мужчину пятидесяти лет, с вас все остальное. И перестаньте, Марфа, плакать. Вам это не к лицу.

– Когда можно забрать вид на жительство? – волновалась Морель.

– Завтра утром приезжайте ко мне и еще захватите с собой пару листов с данными на новых разыскиваемых. И мне не важно, что вы там напишите.

Иволгин не верил в свою удачу. И не поверил бы никогда, если бы не реальные люди вокруг отпрыска Воропаева. Теперь от него зависело спасение парня, одинаково важного для очень многих.

Тепло попрощались, и Иволгин пошел к выходу. В глазах Марфы светилась надежда.

Хартманн выслушал отчет за текущий день и остался доволен. Велел сосредоточиться на встрече с Дедюлиным, чтобы получить фамилию няньки.

Кондратьев пошел спать, Иволгин остался. Оказавшись в одиночестве, он открыл ящик стола и просмотрел документы тех, кто уже никогда не вернется назад. Выбор остановил на пятидесяти семилетием Разумовском Петре Ефимовиче. Его вид на жительство действовал еще семь с половиной месяцев. Чтобы не перепутать, Иволгин положил документ ребром и прислонил к стенке ящика. Не с собой же носить его. Он не мог поручиться, что его карманы не обыскивают во время сна.

Утром, вместо мадам Морель пожаловала госпожа Васьянова Надежда Сергеевна. Она сильно извинялась и твердила одно и то же:

– Если теперь у вас нет достаточно времени, то без всякой обиды, я пойду домой.

– Проблему по вашему мужу я понял. Думаю, сумею как-то помочь. Но прийти вас ко мне просил по другому поводу, очень важному для меня.

В очередной раз Иволгин пересказал историю про Воропаева и его близнецов.

– Как вы сказали? Андре Шьянсе? Что-то такое припоминаю. Его привела в секцию бокса нянька-француженка. Я тогда накричала на нее, заявила, что секция работает только для русских, и Андре Шьянсе заниматься здесь не может. На другой день она принесла метрику на Каравайщикова Андрея, 1912 года рождения. Так он и числился в секции, как Каравайщиков.

– Помните, как звали ту самую няньку?

– Ах, Иван Алексеевич, столько лет минуло. Будь я молодой вспомнила бы сразу, а нынче голова другой стала.

– А я вам помогу. Няньку звали И-за-бель… ну?

– Изабель Гастор, все, вспомнила точно – мадам Гастор.

– Знаете, где она проживает?

– Про сегодняшний день не знаю, все так поменялось. Но историю этого мальчика помню со слов мадам Изабель. Вы верно не знаете, что у Андрея имеется брат близнец, но он остался там, в Советах. Знаете из-за чего, точнее из-за кого? Из-за собственной матери. Она оказалась революционеркой. После 1917 года вернулась с каторги и сразу заняла важный пост. Каравайщиков хлопотал долго и в конце концов они братьев разделили. Андрей уехал во Францию. В 1927 году эту женщину арестовали и след брата потерялся.

– Откуда же Изабель все это узнала?

Васьянова заерзала на стуле, напряглась лицом и заявила:

– Может не Изабель, может кто-то другой мне рассказал.

– И что? Андрей бросил бокс?

– Закончил школу при РОВС и поступил на работу.

– Куда его определили? Куда РОВС направлял своих воспитанников?

– Проще ответить, куда он их не направлял.

– Может что-нибудь специальное, тайное, ведь ему комнату выделили.

– Верно, одно время он жил с нянькой, а потом переехал в казарменное здание, где ему дали комнату.

Иволгин оставил Васьянову в кабинете, сам забежал на третий этаж в свой номер, схватил пачку печенья и вернулся назад.