Забытые заживо

Помощнику капитана было около сорока. Еще не побитая сединой, но уже в ожидании этого голова с правильными чертами лица и четко очерченными ушными раковинами, брови уже не юноши, а сдобренные возрастом, тонкие губы, шевеля которыми можно дать объяснение самым невероятным обстоятельствам, и повидавшие немало качки веснушки. От качки той они и были рассыпаны по лицу помощника капитана словно случайно – словно кто-то рассыпал на розовом мраморе кулек с гречкой. В общем – сорок. В это время карьера или резко взлетает, или стремительно падает. Или ничего не меняется в жизни человека, достигшего середины пути. Голубые, живые, но совершенно бессмысленные глаза этого человека были похожи на мотыльков, кружащихся перед зеркалом в свете свечи. Почувствовав запах лосьона после бритья, Левша представил, как помощник капитана, этот перпетуум мобиле, закончив очередную бредовую прогулку, десять минут назад вернулся к себе, побрился, расчесался, выщипал пинцетом волоски из ноздрей и ушей, и все только для того, чтобы после надеть фуражку и снова выйти на палубу.

– Вероятно, судно встретилось с блуждающей волной и, разрезав ее форштевнем, успокоило.

Левша пятерней поправил упавшие на лицо волосы.

– Что-то похожее на это я и хотел от вас услышать.

– Море – живое существо, сэр, – сказал помощник капитана. – Уметь понимать его голоса дано не каждому. Оно дышит, слышит, чувствует боль.

– Не потому ли волна вскричала, что ее разрезал форштевень?

Помощник капитана улыбнулся.

– Мы в Бермудском треугольнике, сэр, здесь случается невероятное. Вещам здесь придается особый смысл, а событиям – иное видение. И все это вопреки вашей воле.

– Да, я смотрю Би-би-си. Спокойной ночи. – Оторвавшись от перил, Левша направился к лестнице.

– Вам не помешает стаканчик виски, – крикнул ему вслед помощник капитана.

Часов до пяти Левша не спал. Заложив руки за голову, он с закрытыми глазами вспоминал события двухнедельной давности.

Глава 2

Молодые женщина и мужчина сидели прямо напротив столика, за которым каждое утро появлялся высокий, явно внимательный к своей внешности мужчина в «гавайке» с притушенными, словно застиранными, цветами. Столик слева от них всегда занимали седой мужчина с мальчиком лет двенадцати.

– Больше так продолжаться не может, – говорил мужчина молодой женщине.

Она молчала и смотрела туда, где океан сходится с небом. И тогда в чуть влажных глазах ее без труда различалась эта тонкая серая полоска. Как черта, переступить через которую невозможно, как невозможно переступить через надвигающееся мутное, бесформенное будущее.

– Два года мучений, сравнимых разве что с больным сном, – говорил он ей. – Маша, Маша… – умолял он. – Я знаю, что это случилось. И что сейчас ты простить себе не можешь того, чего никогда не простила бы мне… – Он заглядывал ей в глаза, наклонившись, ресницы ее при этом вздрагивали, и было видно, что пытка для нее не прошлое, а настоящее. – Мы уехали, чтобы спасти брак. Мы ушли в море, решив отречься от взаимных обид и упреков. Ну, мне, допустим… мне не в чем упрекнуть себя… да и тебе меня упрекнуть, думается, не в чем… прости, что напоминаю… – Ресницы ее снова вздрагивали. – Я прощаю тебя, но скажи, что я не дурак. И не прошу сейчас женщину, которой все равно, что будет со мною.

– Ты не дурак, Сергей.

Они понимали, что другого ответа и быть не могло. И тогда он брал свой кофе и крутил чашку на блюдце, попеременно трогая ручку пальцами. Ей хотелось схватить эту чашку и бросить в море. Но вместо этого она устало смотрела в никуда. Усталость не была ей к лицу. В двадцать шесть ей можно было дать и двадцать два, и свежесть, которой была пропитана эта женщина, стирала все недостатки ее черт. Слегка раскосые большие глаза, чуть навыкате, карие, при первом взгляде казались они немного неловко вставленными господом в этот овал правильной формы. Но внимательный взгляд, изучивший эти глаза с пристрастием, очаровывался этой женщиной. Эта женщина знает цену своей влюбленности, и если бы на нее смотрел человек, могущий заплатить такую цену, он не грешил бы против истины, утверждая, что завоевать сердце этой женщины трудно, куда легче это сердце разочаровать.

– Я клянусь богом, я клянусь всем, что дорого нам обоим, – мы станем другими, – заверял он ее. – Потому что созданы друг для друга, потому что мы нужны…

– Ты слышал этой ночью шум?

Некоторое время он сидел неподвижно, молча разглядывая ее колючим взглядом.

– Что?

Ему казалось немыслимым, что он перебит был в ту минуту, когда произносил слова, не дослушать которые до конца просто невозможно.

– Я слышала ночью шум. То ли крик, то ли плеск волны.

– Что удивительного в плеске волны, когда мы идем по океану?

– Я сказала еще – «крик».

Он отпил кофе и посмотрел на отца мальчика, который на сносном английском подзывал помощника капитана.

– Ты слышала то, что я только что сказал?

– Да, я слышала, – поспешно ответила она, прислушиваясь к разговору за соседним столиком. – А ты слышал?

Он опустил голову и с кривой усмешкой стал искать в карманах сигареты.