Забытый вопрос

Стараго Богдановскаго дома не существуетъ болѣе: новый владѣлецъ (баронесса фонъ-Фельзенъ продала всѣ свои украинскія имѣнія одному "желѣзнодорожному дѣятелю" изъ евреевъ,) передѣлалъ его на сахарную фабрику. Фамильный склепъ, съ могилами старыхъ Галагаевъ, Васи, его отца, исчезъ подъ бугромъ наваленной на него земли, на которомъ высится столбъ съ колоколомъ, призывающимъ рабочихъ на смѣны. Старыя липы террасы, "что за Гетмановъ сажены были", пошли на топливо… Новая жизнь словно съ какимъ-то злорадствомъ постаралась смести всѣ слѣды, оставленные здѣсь минувшимъ…

Минувшее это кануло въ вѣчность и не вернется никогда, — но далекій уже призракъ его вызываетъ и посейчасъ горькія слова упрека и глумленія въ злобныхъ устахъ… A между тѣмъ все-ли въ немъ, по истинѣ, заслуживало порицанія и ненависти? Не было-ли и тамъ, и можетъ-быть болѣе, чѣмъ нынѣ, простыхъ и чистыхъ сердецъ, умѣвшихъ горячо откликаться на чужое горе, и жажды блага и добра, и безпредѣльнаго самоотверженія, и любви, — той любви "къ человѣку", о которой такъ много хлопочутъ строители "новаго зданія" и которой, увы, такъ мало въ нихъ самихъ? Не изъ этого-ли, наконецъ, черною грязью закидываемаго теперь минувшаго вышли люди, умиравшіе на Севастопольскихъ бастіонахъ, и тѣ, что сослужили своему народу великую службу его освобожденія?…

Въ числѣ безчисленныхъ новыхъ вопросовъ,

поднятыхъ новымъ временемъ,

право женщины свободно располагать собою, по влеченію сердца, занимаетъ весьма важное мѣсто и находитъ себѣ не мало остроумныхъ и горячихъ, если не всегда талантливыхъ защитниковъ. Но, увлекаясь великодушнымъ желаніемъ вызволить "живую душу" изъ-подъ гнета "узкой морали" и "условнаго долга", поборники женской свободы тщательно забываютъ другую душу живую, другое существо. взывающее о защитѣ,- забываютъ ребенка этой женщины, которой предоставляютъ они свободно мѣнять одну привязанность на другую, безжалостно попирая все, что представляется ей при этомъ "неразумнымъ препятствіемъ". — "Умереть для меня величайшее счастіе", говорилъ мнѣ Вася предъ кончиной, — "изъ меня-бы нехорошій человѣкъ вышелъ"… Не свѣтлый міръ любви и благоволенія къ людямъ соорудитъ въ себѣ душа ребенка, видѣвшаго слезы отца о покинувшей ихъ матери, — и никакія мудрствованія не вырвутъ изъ него жгучаго сознанія ея позора. Изъ міра первыхъ, неизгладимыхъ впечатлѣній онъ внесетъ въ жизнь дѣйствительную лишь раннюю опытность страданія, преждевременное отрицаніе и злобу къ этой предстоящей ему жизни… A на отрицаніи и злобѣ не созидалось еще ничего на землѣ!…

КОНЕЦЪ.