Зачарованная величина

Чувствует Васавадатта ^{33}:каждую полость тела прошили стрелы.Глаза излучают невыносимый жар,сведенные в точкупредельной жизненной мощии непрестанного испаренья.Нос, спасаясь от каленого железа,представляет усладу за усладой,всякая благоуханней медовой дыни,не источая ни капельки аромата:связь между человекоми замурованным наглухословно откромсана потусторонней водой.Друг рыбы,а не человека и дерева.Рот пережевывает и смакуетметалл, обернувшийся неисчерпаемым камнем.Васавадатта стала теперь Сарасвати ^{34}:новый облик, другие повадки,она болтает, смеется,но от слова до слова —караваны туч,звери, еще не знавшие прирученья,обомшелые фризы храмов.Коварный карлик, коварный карлик,коварный карлик.Одна стрела у него засела в чернеющем зеве,другая схватила губы, словно смола.Отвесят ему пинка —и он себе, хрюкая, посеменит в пещеру.И вот настает карнавал,пляски под молодой луной,                    полосующей по загривку.Единорог в окружении двух верховыхпытается вылизать стрелы,а после — исчезнуть в снежных просторахза нерушимой линией горизонта.Единорог вернулся, а верховыезаблудились, глядя на стрелы:смотрят, не отрываясь,язык и губы лепечутбессвязные звуки,не согретые языком,не сплавленные губами.Верховые, вернувшись,говорили на незнакомом наречье,

но прошло столько летв ожиданье толковников,что они снова исчезли.Так они исчезали и возвращались —воплощенная неодномерностьнового времени мира, сбросившего кошмарчислового ряда.Стрела, огибаяхолмы слуха,обращает море в бесплодное поледревних; обросшие солью саргассыснова доносит из отдаленья вод.Пустыня, могила звука,раскрылась бескрайним взморьем.Цельная голубизнавпивает неистовый светдо последней капли,копя в нас темную мощь,раздвоенную внутрина единство сознанья и светаи различие ливня и чувств.Верховые вернулись,единорогу пришлось распроститься с тенью,чтоб ускользнуть из рукдьявола, а остальные дремлюти начинают исподволь наливаться жаром,лишь саранча кружится над их костями,жалит их крупы — и до чего же взбешенединорог, осознав,что его приравняли к лягушкам!Единорог с мотыльком на ухеи булавками кованого серебра в завитом хвостевозвращается в сопровождении князя.Кто он? Как он сумел исчезнуть?Удел всего остального — смерть и бессмертье.Если смерть — это тьма,то и бессмертье — тьма,неистощимым ключом брызжущая из тела.Но тот, кто меряет ветер,может жить в смерти и умереть в бессмертии.«Кому же вы уподобите меня ^{35}, —восклицает Исайя, — и с кем сравните?»Зеркало, беззвучная воронкавыхлестнутой воды,снова соединяет образы и обличья.Это первый робкий ответ.

Но откуда явилось зеркало,аэролит, заброшенный в мир человека?Как, разрывая воздух, стекло сумеетне замутить его, но потемнеть в глубине,чтоб отстоялся образ?Изо всего, что проходит, не бывать ничему,и только небытие колышется без движенья.Сумрачные частицыв поисках жара и в ожиданьеспиралевидной силы,которая их скует, как звезду в зените.Ожиданье зиждительно,как одоление далей.Простор сокращается мышцами роженицы,несотворение тоже дает началотемной цепи преемства.Воды расплесканного ключа,слюну, изошедшую белыми муравьями,серу алхимиков, —все это скрыла разлука.Глянул огонь с помертвелымлицом и вернулся вновьантрацитовым треском.И опять, бунтовщик,начинает недвижный шабаш печей.Гнет металлы,пережигает землю с глазурью.Он хлебопек и повар.В книге его торжестванемало сожженных страниц,чтобы никто не узналтайну последнего поруганья —только вой бесприютства,кружащихся птиц чужбины,слепое терпение смерти.Гилас ^{36}, сама красота, рядом с Гераклом,убийцей его отца.Слабый змеейпрокрадется в стенание сильного,стонущего от разлуки.Дым, разодранный в сумерках,встанет вновьколоннадой уступчатых крыш.Смытый следвозвратится на новые взморья.Лица, запавшие в нас,

проступая уколом улыбки…Они где-то на иных островах,и в руках у них новые фазаны,эти лица, превращения дыма,этот дым, сгустившийся до лиц.И не спрашивай меня обо мне,меня больше уже не занимаютни растенья, ни послушные звери, —лишь пространства выжженных глаз,все, что нас окружает безмолвьем,воздух, созидающий в просторахнеприступные опоры, колонныисполинских храмов, где боги повелеваютспящими молча, не нарушая покоя ночи.Воздух распахнут, как входи выход в пространство, и тело наделенотайной небесных множеств,пустой протяженностью вещи.Счастье, какое счастье,какая державная больв этом союзе, едином, как вдох и выдох!Прозрачность вбирает в себя,а лучистые недраопять исторгают обратно.Это наша обитель,объемлющая чистотаи уходящее вглубь роковое семя.За визгливые песнигномы вырвали Вакху голос,связали язык с бородойи тянули, тянули, упершись в деревья.Но из того же истока,недосягаемый, как уходящая ночь,снова выбился голос.И, воссев на место Атрида ^{37},с новым голосом,утром опять восстающим из каждой поры,он являлся в агатовой маскена просцениум чащи, вытоптанной ходулямипохитителей гроздьев,пятнающих новый голоспохищенной сызнова кровью.Высшая сущностьпребывала в укроме, как Бог, — это ведь зернамнужно истлеть ^{38}, чтоб воскреснутьутром пшеницей, пустившейся в пляс

с куропаткой и виолончелью.Словно Джорджоне ^{39}, а может быть, и Шарден.Музыканты, простертые в травах,ослепшие музыкантыв ожидании сна с головой захлестнуты звуком.Неощутимые и небывалые сокикопятся в зернах, тлеющих,чтобы воскреснуть.Маски танцуют радугу,переплетая резные фигурки звуков.Коварный карлик, коварный карлик,коварный карликПриближаются боги, увитые шелком,их нетрудно узнать.Они не явились нагими,ни в ореоле огня,следя за сумятицей туч.Нет, они выбрали шелк,сотворенный не знающим сна человеком.Как они им завладели?Днем, незримыепосреди светового разгула,похищали они этот шелк; ночью,во тьме, примеряли егона укрытые пламенем торсы.Их пряди этрусской горгоныстягивали булавкииз точеных щитков черепахии грузного серебра,чтобы люди могли их ласкатьи почтить, упав на колени.Во сне мы лежали на этом самом лугу,слыша биение жилки у них над ухом,как у любого из нас, когда опускаешьсяв дюны подушеки простираешь руки,веря, что кто-то сожмет их,кто-то возникнет в пространствеперед лучом фонаря,неразлучного с нашим телом.Проснешься и видишь: с песчаной косытебе открывают объятья.Боги выходят из моря,вздымая витые раковиныи влача темно-зеленые хвосты,где чихают и прыгают дельфины.