Зачарованный город

Флейтист вдруг встал во весь рост, и я осознал – какой я по сравнению с ним кроха. Шляпа его едва не касалась балок. Фигура защитника расправилась, стала шире, кисти рук и лицо засветились изнутри.

– Я устал мотаться по Вселенной, отвечая на вызовы то одного, то другого чародейчика. Многие из них понятия не имеют ни о моей родине – Запредельном, ни о том, что я тоже способен мыслить, чувствовать, желать.

– Ты меня… нас бросишь? – жалобно спросил я, и так понимая – я не имею права на его жизнь.

– Наоборот, – неожиданно возразил он. – Я благодарен тебе за вызов. Ты выдернул меня в самый подходящий момент – я готовился принести клятву верности одному из Высших духов. А всё потому, что предыдущий наниматель додумался назначить меня ставкой в карточной игре. И продул, точно фамильную безделушку.

– И что? – поторопил я его.

– Ты вызвал меня, и я обрадовался приобретённой свободе. Чтобы у Высших не было ко мне претензий, я обязан ровно год прожить в мире смертных и получить полное освобождение от своего текущего нанимателя, то есть тебя. Тогда проигрыш предыдущего потеряет силу. Теперь же моё место в свите Судьи – владычицы Дикой Охоты. – Он встряхнул чёрными волосами. – Но я всё равно благодарен тебе за предоставленный шанс.

– Ты просишь об освобождении? – догадался я.

– Не имею права. Моё освобождение грозит многими проблемами, прежде всего для тебя. И ничего не изменит, увы.

– Тогда зачем ты всё рассказал? – не понял я.

– Затем, что ты плачешься, жалуешься, готов целовать руки эльфёнку, предавшему свой род. Да ты слабак, Женя. И с таким настроением ты никогда не сумеешь победить, и других за собой утянешь.

– Да кто ты такой, чтобы читать мне нотации?

Я тоже разозлился. Как какая-то тварь Запредельного посмела меня оскорбить?

– Всего лишь демон, о мой наниматель.

Валентин поклонился и направился к выходу. Пылинки, танцующие в солнечных лучах на фоне его чёрного костюма казались далёкими звёздами. У самого люка он остановился, медленно обернулся, долго сверлил меня яркими синими глазищами. И лишь потом изрёк:

– Твой любимый учитель собирался изловить и сдать прадеду ту женщину, с которой я только что беседовал – Ли-дви-ру. Она подозревала его в двойной измене, и он заманил её в ловушку возле своего дома. Ей посчастливилось сбежать. После он вызвал её снова, убеждая – есть шанс изловить нас четверых. А на самом деле поджидал с десятком вооруженных городских и армией горгулий. Думаешь, он вспомнил о своём происхождении? Ошибаешься. Он просто метил на её место – поближе к Владыкам. У него своя игра, и я пока не понял какая. Но я хорошо умею следить, Женя. И теперь уверен – он знал, что вы обречены. Знал, чем грозит вам побег, и всё равно разбил нашу четвёрку. Ему не нужен мир между городом и лесом. Если бы не Эля, вас бы, – руками он показал, как сворачивал бы шею цыплёнку, ломая хрупкие позвонки. – Это всё, что я тебе хотел сказать.

И он ушёл. Уверен, шагая в люк, он видел не приставную лесенку библиотеки, а нечто другое. А Славик предупреждал – воспользоваться быстрым перемещением отсюда нельзя – сила Путей не позволит. Так можно ли учителю верить даже в мелочах? И вообще, кому можно доверять?

– Валентин, прости меня, – вздохнул я и принялся теребить сестру. – Анютка, вставай.

Она застонала, повернулась, чуть не свалившись со скрипучей раскладушки. Разноцветное тряпьё посыпалось на пол, поднимая клубы пыли. Сестра громко чихнула и проснулась.

– Что, Женя? Уже день?

– Да, давно. Слушай, что я расскажу. Только прошу, не пугайся и не плачь.

– Начало обнадёживает, – она уселась на раскладушке, свесив ноги вниз. – Кстати, мне гораздо лучше. Таблетка подействовала.

– Не таблетка, Валентин, – вздохнул я. – Тут такое дело…

Она выслушала всё стойко, даже не показала виду, что её испугал выросший на голове глаз.

– Раз его не видно – с чего беспокоиться? В конце концов, я очень люблю японские мультфильмы, а там глаза – главное украшение героя, – попыталась пошутить она. – Он мне идёт?

– Как деревенской козе хрустальные туфельки, – пробормотал я, стараясь не смотреть на её причёску.

– Туфельки – это здорово.

Она встала, пошатываясь прошествовала в угол, где на трёхногом журнальном столике валялись наши вещи, спешно собрала сумки.

– Мы не станем дожидаться Славика, вернёмся домой сами. А вечером пойдём на занятия к Августу Денисовичу, – строго сказала она. – Мы слишком много пропустили.

Са-а-ар

Когда в город приходит осень, улицы преображаются, становятся как бы шире и просторней. Деревья прихорашиваются, меняют невзрачный, запылённый за лето зелёный наряд на новый, тщательно отмытый дождями. В последнем желании покрасоваться задают моду на жёлтый и оранжевый. Особенно хороши центральные проспекты, засаженные рябинами и молодыми клёнами.

Каждую осень в Вячеславе Иванове просыпался романтик, художник – сказывалась наследственность папы с мамой. Но они всё равно не способны чувствовать природу так, как их сын. Они городские, а значит, ущербные, неполноценные эльфы.