Заданное значение судьбы

— Лучше. Кто-то должен будет хлопнуть дверью, Даг, и этим «кем-то» будет Шестой Лорд. Только знать об этом ему совсем не обязательно…

* * *

Солнце скрылось за горизонтом, и сразу же быстро стемнело. Тьма окутала руины Пуэбло-дель-Рио, в небе загорелись звезды, и только водная гладь Магдалены блестела, как будто река отдавала солнечный свет, окунувшийся в её волны в течение дня.

— А река такая же, как та, что осталась там, в нашей Реальности, — сказал Диего, глядя на тускло серебрившуюся воду, — и берега… Правда, вот этой штуки, — он кивнул в сторону остова летателя, глубоко врезавшегося в плотный береговой песок, — у нас не было.

Боевой диск был искорёжен и оплавлен. Его сбили над рекой, когда летатель пытался прорвать Периметр, и машина вонзилась в землю у самой кромки воды — невысокие речные волны шлёпали по металлосинтетической броне, не устоявшей перед магией.

— Не было, — согласилась Мерседес. — И развалины города у нас выглядели не так. И наш дом, который смела ударная волна, — здесь нет ни малейших его следов…

— В разных Реальностях этот город умер по-разному, хоть и похожей смертью. В Мире моего романа — в том, откуда пришла Весть, — была ядерная война; в нашем с тобой Мире над ним взорвалась ракета, направленная на Катакомбы; а здесь…

— Здесь была диверсия наркоконкурентов. Они не поделили прибыли и рынки сбыта, и группа террористов завезла в Пуэбло-дель-Рио атомное взрывное устройство. Это была «грязная» бомба — здешние Развалины пересыщены тяжёлыми изотопами, поэтому там нет ни змей-крововосов, ни зверь-травы. Там вообще нет ничего живого.

— А Бестелесные?

— Они есть — Сирин знает. И Рой, — Мерседес посмотрела на мужа, — тоже знает.

Диего и Мерседес уже привыкли к этому мозаичному Миру, причудливо сложенному из разных людей и разных событий, принадлежавших разным Реальностям. Они привыкли и к тому, что здесь они были ментором по прозвищу Призрак и целительницей Сирин; более того, когда они жили жизнью племени горных ортов, их первые «я» словно засыпали, ничем не напоминая о себе. И лишь иногда, когда Рой или Сирин замечали что-то, чего здесь вроде бы не должно быть, и что явно принадлежало другому Миру, они вспоминали, кем они были в другом времени и пространстве. Они привыкли к этой двойственности и к тому, что никто из окружающих не замечает за ними ничего странного, и не ощущали никакого раздвоения личности. Они были юго-западными ортами, и только изредка, по вечерам, выходя наверх, к реке, они вновь становились Диего и Мерседес — наедине и ненадолго.

— Удивительный Мир, — задумчиво сказал Рохо. — У него есть своя история — она до какого-то времени полностью совпадает с той историей, которую мы когда-то учили в школе и которую творили сами, а потом она становится совсем другой. Здесь не было глобальной термоядерной войны, и не было ракетной атаки генерала Блада, но здесь есть ведуны, и есть ифриты, и здесь был глобальный финансово-экономический кризис. И время — мы с тобой дети двадцать первого века, Вестница Муэт жила — или будет жить? — в двадцать девятом веке, а здесь сейчас середина двадцать третьего века! Непостижимо… Воистину e pluribus unum — единое из многого… Что же это за чудовищная сила, таящаяся где-то там, в чёрной вселенской бездне, — он поднял голову к звёздному небу, — и тасующая Миры, словно колоду карт? Что это — или кто? Природа или Абсолют, одинаково стоящие вне Добра и Зла? А мы, ничтожные песчинки, сметаемые равнодушными ветрами Вечности, — кто мы и зачем?

— Философ ты мой седой… — Сирин-Мерседес ласково коснулась ладонью виска Роя-Диего. — Понятно, почему ростки души не чают в своём учителе — ты так и остался ребёнком, и тебя по-прежнему волнуют вопросы, которые обычно дети задают взрослым.

— А разве это плохо? — Рохо чуть повернул голову и поцеловал пальцы жены. — Как только люди перестают задавать детские вопросы, они останавливаются и перестают быть Носителями Разума. Они становятся стариками, которых ничего не интересует, и которым уже ничего не надо…

— Ну, мы с тобой вроде не очень постарели — я не вижу разницы между Диего Рохо и Роем-Призраком. Что же касается могущественных вселенских сил, играющих песчинками судеб, — думаю, что вся Вселенная сложена из песчинок, каждая из которых занимает своё место. И эти песчинки могут лечь по-разному, и в итоге грандиозное строение Мироздания или простоит вечность, или развалится при первом порыве звёздного ветра. Нет заданного значения судьбы — есть дороги, которые мы выбираем. И эти дороги сходятся — непременно.

— А ты тоже приобрела склонность к философствованию — что-то я не помню такого за моей Мерседес, даже когда она стала Старшей горных индиго!

— Я же всё-таки умудрённая ведунья Сирин, целительница, помогающая входящим в этот мир. Когда видишь глаза новорождённых, в которых отражается свет всей Вселенной, и понимаешь, что жизнь сильнее смерти… Кстати, о детях — ты заметил, что здесь никакого дисбаланса полов, как это было в Мире Муэт и Хока?