Загадка для благородной девицы

Однако изредка вдоль дорожки встречались скамейки, занесенные грязью и прошлогодней листвой, а рядом с ними высились статуи нимф и богинь – такие же по стилю, как и статуи в «жилой» части парка. Выходит, заброшенным этот участок был не всегда. Кто и зачем запер ворота? И что здесь могло случиться столь страшного, что их вообще решили запереть?

Каждый звук в этом коридоре из сосен становился гулким и отчетливым, потому я старалась ступать едва слышно и еще крепче сжимала руку Натали, как будто умоляя ее не вздыхать так оглушительно громко. Если Эйвазова вдруг почувствует что-то и обернется, сцена выйдет, мягко говоря, неловкая…

Но фигура Лизаветы величаво и неспешно, словно белое привидение, плыла впереди, не делая попыток обернуться или прислушаться. Лишь раз она остановилась. В ту же секунду мы с Натали ахнули, готовые быть застигнутыми, а я лихорадочно начала выдумывать ложь о том, что мы-де увидели, что ворота открыты, и решили прогуляться…

Однако ложь не понадобилась. Лизавета всего лишь поудобнее подхватила свои юбки и полы плаща и начала спускаться под откос дороги. А вскоре скрылась меж ветвями сосен.

– Лиди, я прошу тебя, давай вернемся… – простонала подруга.

– Все будет хорошо, – успокаивала я ее. Однако с места не двигалась.

Мне не давала покоя мысль, что Лизавета все же заметила нас – замыслила что-то недоброе и, притаившись в тени сосен, подпускает нас поближе, чтобы… Нет, полный бред! Но многолетнее общение с Платоном Алексеевичем крепко вбило в мою голову правило, что всегда лучше перестраховаться, чем потом горько жалеть о своей самонадеянности.

Подойдя к месту, где недавно еще стояла Лизавета Тихоновна, я отпустила руку Натали и велела:

– Постой здесь. Если я закричу или ты почувствуешь что-то не то, немедля беги в дом да позови кого-нибудь.

– Лиди!.. – Натали судорожно вцепилась в мое плечо.

– Я пошутила! – улыбнулась я, дабы ее успокоить. – Останься пока здесь – я сейчас же тебя позову.

И как можно беззаботнее, чтобы не пугать и без того напуганную подругу, я начала спускаться к соснам.

Разумеется, опасения мои оказались напрасными: Эйвазова не пряталась в кустах с безумным блеском в глазах и топором в руках. Она, вероятно, и не думая о нас, снова шагала впереди. Я позвала Натали, и мы, прибавив шагу, чтобы не отстать, продолжили путь.

– Какое ужасное место, – прошептала Натали, поднимаясь на невысокий пригорок вслед за мачехой, – и мрачное… Зачем только мы пошли за этой ведьмой, Лиди! Я сердцем чувствую, что добром это не кончится.

– Это всего лишь лес, – ответила я, стараясь не упустить Эйвазову из вида. – А для леса здесь нет ничего… необычного.

Договаривала я, уже глядя на хилую покосившуюся избу, чернеющую в полумраке за пригорком в каких-то тридцати шагах от нас.

– Ничего необычного?! – ахнула Натали, еще сильней цепляясь за мою руку. Похоже, она уже едва могла владеть собой. – Кто может жить в таком месте?

– Здесь никто не живет – света в окнах нет.

По правде сказать, изба оказалась настолько небольшой, что окно здесь имелось всего одно. Света в нем действительно не было, но лишь до тех пор, пока внутрь не вошла Лизавета, – тогда вскорости мы заметили отблеск разгорающейся свечи.

Я, готовая, кажется, на все, лишь бы узнать, что происходит внутри, подобрала юбки и, прячась за стволами сосен, в несколько коротких перебежек подобралась к бревенчатой стене дома. Встала у самого его окна – рассеченного пополам трещиной и целого всего на две трети. Заглядывать внутрь я все не решалась, однако совсем рядом с моей головой отсутствовал фрагмент стекла, и через это отверстие я чувствовала уже знакомый мне запах пряных трав и слышала звуки… Размеренные шаги по скрипучему полу, скрежет отодвигаемой мебели и еще что-то, похожее на писк.

Натали в это время тоже набралась храбрости настолько, что со всех ног бросилась ко мне. Снова вцепилась в мое плечо и не без интереса спросила вдруг:

– Так она одна там? Что она делает?

– Похоже, что одна. Заглянуть бы в окно…

– Так, может, и заглянуть? – простодушно спросила Натали.

И впрямь, пора бы уже решиться. Я подошла еще ближе к стеклу, чтобы не пропустить ни звука. Да, это был писк. Так пищат крысы, мыши и прочие грызуны – но, право, глупо надеяться, что в таком заброшенном доме не водится мышей.

Вот снова раздался протяжный скрежет, похожий на звук открываемой дверцы, потом что-то щелкнуло – и я услышала голос Лизаветы Тихоновны:

– Иди сюда, моя хорошая… что ж ты упираешься так?!

Писк сделался еще громче, надрывнее, но тотчас его оборвал короткий звук, с которым тесак опускается на разделочную доску у кухарок…

Догадавшись, что она только что сделала, я без звука прижала ладонь к губам. Не знала, что и думать. Натали же, слышавшая все то же самое, смотрела на меня круглыми, как два блюдца, глазами:

– Что она… что она сделала?