Загадка гибели СССР. (История заговоров и предательств. 1945-1991)

То, что мы обращаемся к политике, которая может привести к этим результатам, вовсе не означает, что мы берем курс на войну; и нам следует быть чрезвычайно предусмотрительными, чтобы сделать это очевидным при любых обстоятельствах и избежать обвинений подобного характера. Учитывая отношения антагонизма, которые по-прежнему являются базовыми для всех отношений между советским правительством и некоммунистическими странами в наше время, война остается постоянно присутствующей возможностью, и никакой

курс, избранный нашим правительством, не может заметно уменьшить эту опасность. Обращение к политике, противоположной изложенной выше, — а именно признать советское доминирование в спутниковых странах и ничего не противопоставлять ему, — никоим образом не уменьшит опасность войны. Напротив, можно с изрядной долей логики утверждать, что долгосрочная опасность войны неизбежно будет выше, если Европа останется расколотой по нынешним линиям, чем если бы власть русских была бы уничтожена мирным путем в благоприятное время и в европейском сообществе восстановился бы естественный баланс.

Соответственно, можно утверждать, что наше первое намерение в отношении России в мирное время — поощрять и способствовать невоенными средствами постепенному сокращению чрезмерной русской силы и влиятельности в нынешней спутниковой зоне и появлению соответствующих восточноевропейских стран как независимых факторов на международной сцене.

Однако, как мы уже видели, наше обсуждение этой проблемы будет неполным, если мы не примем во внимание вопрос территорий, находящихся ныне за советской границей. Хотим ли мы сделать нашей целью добиться невоенными средствами какого-либо изменения границ Советского Союза? Мы уже видели в Главе III ответ на этот вопрос.

Мы должны способствовать любыми имеющимися в нашем распоряжении средствами развитию в Советском Союзе институтов федерализма, которые позволили бы возродить национальную жизнь балтийских народов.

Можно спросить: почему мы ограничиваем эту цель балтийскими народами? Почему мы не включаем другие национальные меньшинства Советского Союза? Ответ состоит в том, что балтийские народы — единственные, чья традиционная территория и население теперь полностью включены в состав Советского Союза и которые продемонстрировали способность успешно справляться с государственными делами. Более того, мы по-прежнему официально отрицаем законность их насильственного включения в состав Советского Союза, и потому они имеют особый статус в наших глазах.

Затем мы имеем проблему развенчания мифа, с помощью которого люди из Москвы поддерживают свое чрезмерное влияние и реальную дисциплинарную власть над миллионами людей в странах за пределами спутниковой зоны. Сначала — несколько слов о природе этой проблемы.

До революции 1918 года русский национализм был исключительно русским. За исключением нескольких эксцентричных европейских интеллектуалов XIX века, исповедовавших мистическую веру в способность России избавить цивилизацию от ее пороков,[47]

русский национализм не привлекал людей за пределами России. Напротив, относительно мягкий деспотизм правителей России XIX века, возможно, был хорошо известен в западных странах, и о нем повсеместно сожалели, чаще, чем в случае с гораздо более жестокими деяниями советского режима.

После революции лидерам большевиков удалось посредством умной и систематической пропаганды укоренить среди большой части мировой общественности определенные концепции, чрезвычайно благоприятные для достижения их целей, включая следующие: что Октябрьская революция была народной революцией; что советский режим был первым по-настоящему рабочим правительством; что советская власть была определенным образом связана с идеалами либерализма, свободы и экономического благополучия; и что он предлагал многообещающую альтернативу национальным режимам, под которыми жили другие народы. Таким образом в сознании многих людей была установлена связь между русским коммунизмом и общим беспокойством во внешнем мире, вызванным воздействиями урбанизации и индустриализации, а также колониальными волнениями.

Поэтому доктрина Москвы стала в некоторой степени внутренней проблемой для каждой нации в мире. В лице советской власти западные политики теперь сталкиваются с чем-то большим, чем с еще одной проблемой во внешних отношениях. Они сталкиваются также со внутренним врагом в своих собственных странах — врагом, посвятившим себя подрыву и конечному разрушению своего национального сообщества.