Загадка и магия Лили Брик

К тому времени Василий Васильевич Катанян уже нашел укрытое среди ее бумаг письмо-завещание Лили, написанное десятью годами раньше, когда она всерьез помышляла о самоубийстве. Лиля просила развеять ее прах где-нибудь в Подмосковье. Вероятнее всего, ей хотелось быть погребенной рядом с Владимиром Маяковским, но она знала, что эта просьба обрекла бы близких на мучительные хождения по инстанциям, а ее саму на посмертные унижения.

Урна с прахом Маяковского захоронена на «правительственном» Новодевичьем кладбище — по советским критериям Лиля на эту честь «не тянула», а женой, опять-таки по советским критерям, не считалась. Вся банда ее хулителей непременно кинулась бы в бой, защищая прах «пролетарского трибуна» от соседства с его «убийцей». Еще жив был Суслов, и он бы такого кощунства не допустил.

Хорошо сознавая свою посмертную судьбу, Лиля распорядилась собою так, чтобы не дать возможности никому помешать исполнению принятого ею решения. Воля ее была исполнена: прах развеян в поле неподалеку от одного из самых живописных мест Подмосковья — старинного Звенигорода. Там теперь стоит камень с выбитыми на нем инициалами: ЛЮБ.

Прошли годы. Полностью стерлась память о тех, кто ее травил. Их имена сохранились в истории лишь потому, что они принимали участие в гонениях на нее. Ничего нрвого в этом нет: такова судьба всех бездарностей и мракобесов, которых сжигает животная ненависть к индивидуальности и таланту.

О Лиле написаны за это время тысячи строк мемуарных свидетельств, над ее архивом работают исследователи, о ней пишут книги, снимают фильмы. Устроенная в Берлине выставка «Мир Лили Брик» привлекла к себе внимание знатоков и ценителей из множества стран. И все-таки загадка этой хрупкой женщины, устоявшей перед всеми ветрами очень жестокой эпохи, преодолевшей клевету и ненависть, интриги и нападки очень влиятельных, очень могущественных людей, миновавшей рифы Кремля и Лубянки и до последних своих дней восхищавшей самых замечательных людей века, — эта загадка так и осталась до конца не разгаданной.

«Быть женщиной — великий шаг, — утверждал Борис Пастернак, — сводить с ума — геройство». Если это так, а это действительно так, то Лиля свершала героические подвиги множество раз.

В недавно опубликованных мемуарах драматург и прозаик Леонид Зорин, пытаясь, как и многие другие, постигнуть секрет этой необыкновенной женщины, дал, близкий к истине и все равно неполный, ее психологический портрет, которым можно, пожалуй, завершить это жизнеописание. «Лиля Юрьевна никогда не была красива, зато неизменно была желанна. Ее греховность была ей к лицу, ее несомненная авантюрность сообщала ей терпкое обаяние; добавьте острый и цепкий ум, вряд ли глубокий, но звонкий, блестящий, ум современной мадам Рекамье, делавший ее центром беседы, естественной королевой салона, добавьте ее агрессивную женственность, властную тигриную хватку — то, что мое, то мое, а что ваше, то еще подлежит переделу, — но все это вместе с широтою натуры, с демонстративным антимещанством, — нетрудно понять ее привлекательность».

И все-таки — трудно… Ведь все мужчины, которых она сводила с ума и которым оказывала свое внимание, вошли в энциклопедии, в биографические словари, заняв очень заметное место на страницах новейшей истории! Кому еще была уготована такая судьба?..

Сын моих друзей, совсем молодой человек, тогда еще девятнадцати лет, узнав, что я пишу о Лиле, имя которой он знал понаслышке, спросил меня: «Кем она была, героиня вашей будущей книги?» И я не сразу нашелся: что же ему ответить?

Действительно, а кем же она была? Литератором? Скульптором? Киноработником? Любимой женщиной Маяковского и еще многих-многих других? Да, конечно. Ну, и что?

Литератором она была даровитым, но все же — не будем лукавить — совсем не первого ряда. Скульптором — очень скромным. В кино оставила почти незаметный след. Междоусобные битвы лефовцев с рапповца-ми или с кем-то еще, в которых она принимала участие, давным-давно отшумели и ныне не интересны даже въедливым диссертантам. А женщин, любимых великими, история знает вообще превеликое множество — чего-либо, из ряда вон выходящего, в этом довольно банальном «статусе», разумеется, нет: сколько их было?!

Почему же тогда ее имя известно во всем мире и вошло в почетный список знаменитейших женщин уходящего века?

Одну из тех, кого любили великие — Горький, Уэллс и другие, — небезызвестную Муру Будберг, Нина Берберова назвала железной. По этой аналогии, по способности сопротивляться ударам судьбы, не согнуться, устоять в жесточайший и беспощадный век, дожив до глубокой старости и оставшись самою собой, Лилю можно, пожалуй, назвать стальной. Бенгт Янгфельдт подтвердил в письме ко мне после выхода первого издания этой книги, что Лиля и сама так считала. Однажды она сказала ему, что не выжила бы, «если бы не стальные нервы».

Но как не подходит к ней — хрупкой, изящной и нежной — это давящее слово, неизбежно связанное с совершенно другой «сталью» — с той, что дала имя тирану!