Загадка и магия Лили Брик

Два человека — Лиля и мать, — по существу, выталкивали Эльзу из России. Из советской России… Но к политике это не имело ни малейшего отношения. Сестры любили друг друга и скандалить, деля Маяковского, совсем не хотели. Но и лицемерить, делая вид, что в их отношениях не существует проблем, — не хотели тоже. Пребывание вблизи друг от друга (расстояние между Москвой и Петроградом в расчет, разумеется, не бралось), неизбежные общие встречи могли в любую минуту стать источником новых конфликтов. Сами сестры, скорее всего, нашли бы выход из положения, но ненависть, которой воспылала к Маяковскому Елена Юльевна, исключала любой компромисс.

Чувства матери нельзя не понять. В старомодном ее представлении вызывающе вольное поведение старшей дочери называлось распутством и подлостью, Маяковский же выглядел дьяволом, погубившим обеих ее дочерей. Вторгся в чужую семью, разрушил ее, не создав никакой другой, совратил и унизил Эльзу… Бегство за границу казалось спасением — не от большевиков, которые лично Елене Юрьевне ничем еще не досадили, а от дьявола-искусителя и от непутевой Лили.

Андре Триоле к тому времени, исчерпав свои, неведомые нам, служебные обязанности, отбыл в Европу. Чтобы сочетаться законным браком, Эльзе надлежало отправиться вслед за ним. Так она и сделала. Поразительно другое: почему-то этот брак не состоялся в Москве. Как могла рассчитывать Эльза на выезд в Европу из подвергнутой блокаде России, где большевики сами лишили своих сограждан свободы передвижения? Из совдепии не выезжали — из нее бежали, рискуя жизнью и не ведая о том, что ждет беглеца впереди. Художник Иван Пуни, приятель Маяковского, Бурлюка, Хлебникова и всего их круга, вместе с женой, художницей Ксенией Богуславской, в это самое время бежали в Куоккалу по льду Финского залива. Чуть позже тот же самый путь с риском для жизни проделал влюбленный и в Лилю, и в Эльзу Виктор Шкловский. А вот Эльза уезжала, как уезжают все нормальные люди в нормальной стране в нормальные времена. История ее отъезда полна не разгаданных до сих пор загадок. Ни на один вопрос, который естественно возникает, нет ответов. Впрочем, и вопросов этих почему-то никто не поставил. Ни тогда, ни потом.

Вот как сама Эльза описывает формальную процедуру своего отъезда: «…В бывшем Институте благородных девиц (Москва, улица Ново-Басманная. — А. В.) мне выдали заграничный советский паспорт, в котором значилось — «для выхода замуж за офицера французской армии». А в паспорте моей матери стояло «для сопровождения дочери». Товарищ, который выдал мне паспорт, сурово посмотрел на меня и сказал в напутствие: «Что у нас своих мало, что вы за чужих выходите?»

Никаких заграничных паспортов в привычном смысле этого слова тогда не существовало — в каждом индивидуальном случае их выписывали на гербовой бумаге и вручали счастливчику. Далеко не все страны принимали эту большевистскую липу за паспорт. Но получить даже такую считалось удачей неслыханной. Исключительным правом выдачи разрешений обладала зловещая ЧК — миновать эту инстанцию ни один соискатель заграничного «паспорта», конечно, не мог. «Товарищ», который «напутствовал» Эльзу, мог быть только сотрудником этого ведомства.

Когда и к кому конкретно обратилась Эльза за таким разрешением? Как и с чьей помощью удалось провернуть ей столь сложное дело? Обычно эта процедура занимала не одну неделю, для получения разрешения на выезд уж во всяком случае требовались рекомендации благонадежных и авторитетных лиц.

Есть еще одна странность, куда более значительная. Еще в марте 1918-го началась англо-франко-американская интервенция с целью свергнуть советскую власть — «офицер французской армии», ради брака с которым Эльза отправилась за границу, служил, таким образом, в войсках, которые вели войну с властями, выдавшими Эльзе заграничный паспорт. Непостижимым образом они благословили ее на супружество с офицером-противником! Для этой цели отправили за границу. С поразительной непосредственностью причину отправки записали в паспорт открытым текстом. Да еще дали в сопровождение мать…

Все это плохо стыкуется с элементарной логикой, здравым смыслом и всем известными большевистскими нравами. «Намекает, — клокоча от злости, пишет про меня мой критик, — что Эльза и ее мать имели шуры-муры с ГПУ». Не намекаю, а ставлю вопросы. Так отвечайте! Опровергайте! Зубовный скрежет, то бишь возмущение каким-то «намеком», не есть опровержение. А ответов как не было, так и нет. Не оттого ли эта важнейшая страница биографии Эльзы полна белых пятен? Не оттого ли в ее мемуарах, изобилующих множеством красочных и важных деталей, нет ни одной, которая относилась бы к этому эпизоду? Не оттого ли об этом нет ни единого слова в изданных ее биографиях?