Загадка и магия Лили Брик

Надежда эта не была иллюзорной. В апреле Лиля снова отправилась в Ригу уже за готовыми визами: английской и немецкой. Вслед за нею — 2 мая — в Ригу поехал и Маяковский: это была его первая заграничная поездка. Подготовленные ею его выступления сорвались — их запретил столичный префект. Был конфискован и тираж выпущенной издательством «Арбайтер-хайм» поэмы «Люблю», весьма далекой от политики. Дело было, видимо, не в содержании, а в самой личности автора и его подруги. Единственное, что удалось, — выступить в том же издательстве, без предварительного оповещения в прессе, с чтением поэмы «150 000 000». Совместное пребывание Лили и Маяковского в полю? бившемся ей отеле «Бель вю» длилось девять дней. 13 мая они оба вернулись в Москву.

Визы на въезд были действительны несколько месяцев, поэтому теперь, став их обладательницей, Лиля особенно в путь не спешила. Было решено большую часть лета провести в Подмосковье, на даче, все в том же поселке Пушкино, и лишь потом отправиться в Лондон: тоска по матери, как видно, была не столь уж безумной. Возможно, были какие-то другие причины, побуждавшие ее отложить столь давно ожидаемую поездку.

В Водопьяный снова зачастили друзья. Среди «новеньких» оказался милый, застенчивый человек совсем из другой среды, которого завсегдатаи дома сразу же стали ласково называть «Яня». Яня (Яков Саулович) Агранов уже тогда занимал очень высокое место в советской государственной иерархии. Несмотря на свои двадцать девять лет, он имел к тому времени богатую биографию. В течение трех лет пребывал в эсеровской партии, потом переметнулся к большевикам. Работал секретарем «Большого» (то есть в полном составе) и «Малого» Совнаркома. «Малый» включал в себя лишь узкий круг особо важных наркомов, фактически и вершивших от имени правительства все важнейшие дела. Работал, стало быть, в повседневном общении с Лениным. И — что окажется потом гораздо важнее — со Сталиным, который тоже входил в состав «Малого» Совнаркома. Познакомились они и сблизились еще в сибирской (енисейской) ссылке, где Агранов пребывал с 1915 года и где был принят в партию ячейкой ссыльных, — до какого-то времени это было самым надежным гарантом успешной карьеры. В беседе с Соломоном Волковым в 1975 году Лиля придала его биографии более романтичную окраску: «Агранов был старый большевик, он вернулся в 1917 году с каторги». В селе Еланском, Енисейской губернии, где Агранов провел полтора года, не слыхали, наверно, даже слова такого — каторга… О какой каторге вообще могла идти речь, если выслали его не за какое-либо деяние, а просто за принадлежность к эсеровской партии? Возможно, это он сам выдавал себя за мученика царского режима и за партийного ветерана, а Лиля механически повторяла то, что он ей внушил…

Никто точно не знает, когда, где, каким образом произошло знакомство Агранова с кругом Маяковского — Брик. Кто первым и при каких обстоятельствах пожал благородную руку этого высокопоставленного советского деятеля? Кто пригласил его в дом? По версии Лили он сам напросился (когда?), наслушавшись стихов Маяковского, которые тот читал в каком-то чекистском клубе. «Когда мы <…> познакомились с Аграновым, — продолжала Лиля, — он жил в какой-то комнатенке с клопами. Он нас приглашал к себе, и мы иногда вечером приходили к нему. И вечно не хватало водки. Так Агранов сам бегал на угол купить немножко водки. Семья Аграновых жила очень бедно». Очередная сказка о железных рыцарях революции и падающих в голодный обморок партийных вождях! Но если «клопиное» жилье в коммуналке действительно имело место (в таких деталях, которые выхватывал ее цепкий взгляд, память Лиле никогда не изменяла), то уж никак не во второй половине двадцатых годов: задолго до этого Агранов занял в советской иерархии столь высокое положение, которое просто не позволяло ему, даже только в служебных интересах, жить в подобных условиях.

С мая 1919 года секретарь сразу «двух» Совнаркомов, то есть ближайший помощник предсовнаркома Ленина, непостижимым образом сочетал эту, поглощавшую без остатка все время, работу с другой должностью, еще более трудоемкой. Вторая его должность называлась так: особоуполномоченный Особого отдела ВЧК (опять же — дважды особый!). Не боясь ошибиться, можно сказать, что он и был сочинителем всех сценариев, которые сам же потом и готовил к постановке. Именно в этом качестве он вел как следователь множество громких политических дел, одно из которых он с большим успехом окончил совсем недавно — весной 1921 года: дело о мифическом «петроградском заговоре», по которому был расстрелян Николай Гумилев. А в 1922-м, на квартире в Водопьяном, с легкой руки Агранова бывшей жене Гумилева Анне Ахматовой и Осипу Мандельштаму впервые была выдана кличка, ставшая для них зловещим клеймом: «внутренние эмигранты». В этом контексте особо пронзительно звучит та атесстация другу, которую на склоне своих лет дала Лиля, беседуя с тем же Соломоном Волковым: «Он <Агранов> был очень заинтересованный в поэзии человек». Как именно он был в ней заинтересован, мы, к сожалению, знаем…