Загадка последней дуэли. Документальное исследование

У Граббе была страсть рисоваться и, например, к разводу или наряду на площадь, против занимаемого им дома, он выходил, держа за руки обоих своих сыновей, одетых в пажеские шинели и постоянно пользовался всяким случаем выказывать надменную важность и торжественность, почему на Кавказе в войсках его прозвали «Каратыгин» по памяти славного актера Петербургского театра.

Дар красноречия у Граббе был развит до высшей степени. Прекрасное лицо его прелестно оживлялось, синие глаза блестели, благозвучный голос принимал прекрасную интонацию и слушатель до того очаровывался им, что не было возможности логически разбирать высказываемое им. Это был в полном смысле Трибун, увлекающий ораву, никогда не разбирающей высказываемое ей, и как Трибун, Граббе увлекался и доходил до абсурда, это-то и разочаровывало Императора Николая на его счет.

Зимой Граббе поехал в Петербург под влиянием горя, причиненного в Северном Дагестане летом 1839 года Ахульговской компанией, самым витийским образом описанной в вымышленных военных реляциях.

Однажды на вечернем чае у Императрицы, на который был приглашен Граббе, поднесший Ее Величеству ребенка — девочку, плененную в Ахульго, дочь журхая, одного из наибов Шамиля, которая была крещена при восприемниках: Ее Величестве и Граббе. К чаю пришел Император Николай, обратившийся к Граббе с разговором о предполагаемых военных действиях на предстоящее лето.

Граббе увлекся своим красноречием и до того очаровал Императора, что получил приказание на утро привести все вышесказанное им изложенное в записке.

Приехав домой Граббе, с одной стороны под влиянием опьянения, в которое вовлекло его красноречие, с другой стороны не видя возможности противоречить словам, очаровавшим царя, составил записку проекта военных действий за Тереком, на предстоящее лето.

Государь, утвердив этот проект, приказал Военному Министру отправить его Корпусному Командиру Головину, с повелением: предоставить все нужные военные средства Кавказского Корпуса.

Этот проект был замечателен по пышному красноречию его изложения, но не выдерживал внимательного обсуждения. В нем были одни хвастливые выражения, как напр<имер>, «разбив на голову неприятеля в такой-то местности», «занять его неприступную твердыню», или «для обеспечения безопасности такой-то нашей границы, составить летучий отряд!». Но из каких войск и в какой численности, не упоминалось, так что, вероятно, не хватило бы всего Кавказского Корпуса если бы всем раздробленным отрядам придали бы надлежащую численную силу.

О продовольствии, парках, перевозных средствах, госпиталях и мест расположения всего этого не упоминалось ни единого слова. Вообще этот военный проект был еще нелепее и бессмысленнее, чем пресловутые 20 отрядов Паскевича, имевшие цель окончательного покорения Кавказа.

По получении этого проекта, уже Высочайше утвержденного, Головин, по соображениям, <высказанным> Генеральным Штабом, тот же час распорядился передвижением войск, расположенных в Закавказье и парков, имеющих участвовать в военных действиях, порученных Граббе. О продовольствии пришлось заботиться Корпусному Командиру потому, что только он утверждал торги на поставку провианта и фуража, потребного для войск, расположенных на Кавказской Линии, представляя затем Командующему войсками на Кавказской Линии распределять их по его личному соображению и по военным обстоятельствам.

Весною Военный Министр Чернышев прибыл на Кавказ по особому Высочайшему поручению, оставя управление военного министерства дежурному генералу графу Клейнмихелю.

Раз ночью прибыл к Корпусному Командиру курьер от Граббе. Головин меня потребовал, дал прочесть донесение Граббе, в котором извещалось, что не имея ни провианта, ни сухарей, он не в состоянии исполнить Высочайше утвержденный проект экспедиции, посему находит вынужденным войска, предназначенные для похода, расположить по внутренним нашим селениям, для получения продовольствия, о чем, вместе с сим курьером, он доносил в Анапу князю Чернышеву и в Петербург графу Клейнмихелю.

Головин дал мне предписание, с неопределенными, самыми широкими полномочиями, дабы непременно, немедленно доставить провиант и сухари в полном количестве для предстоящего похода Граббе, и ту же ночь отправил меня на Кавказскую Линию.

На Линии я застал что целый месяц провиант совершенно без надобности перевозился взад и вперед по магазейнам так, что оказывалось суммы израсходованные на эти передвижения, только питали жадное лихоимство Начальника Штаба Траскина и неизвестно <было>, где именно находится сам провиант.

Несмотря на эту путаницу, я быстро его разыскал и в силу данных мне полномочий заключил подряды на перевозку его спешно, к месту сбора войск, где устроил земляные печи для обращения муки в хлебы, а последние в сухари, вытребованными двумя батальонами и так как источил все прочий провиантские магазейны на Тереке, то помчался в Астрахань, для ускорения перевозки провианта в источенные магазейны, которые постоянно пополнялись провиантом, доставляемым Волгою, через астраханский царевский магазейн Кавказского ведения.