Загадка старого клоуна

– Послушай! Послушай! – лихорадочно зашептал Рыжий Август, подползая на коленях к Стороженко. – Ты только поклянись, что и меня не забудешь, поделишься. Я же тоже несчастный. Меня публика не любит, не принимает. Я… Нет-нет, я ничего, просто… Так вот! Живёт на Куренёвке старик. Дед Хихиня. Он знает тайну веселящего зелья, смех-травы. Правда! Правда! Только он не хочет мне рассказывать. И я вот собираю деньги, думаю, может, за деньги… А тебе он и так скажет. Тебя все любят. А меня… – он шмыгнул носом, – меня…

– Потому что ты – тля, жук-навозник. Только о деньгах и думаешь. За деньги убить готов, – пренебрежительно бросил Стороженко и опустил руку. – Живи, ничтожество! Не хочется об тебя руки марать… И секрет твой мне не нужен. Не верю я в это веселящее зелье, в смех-траву. Ерунда всё это. Выдумка! Болтовня! Нет на свете никакой смех-травы. Никакого веселящего зелья. Зато подлости человеческой, жестокости, зависти, злости – хоть пруд пруди, – Стороженко повернулся и вышел. Я следом за ним.

В коридоре, прислонившись к стене, стоял Чак-гимназист.

– Идём, сынок, – Стороженко нежно обнял Чака за плечи и махнул рукой. – Ну его!

И устало, бессильно, будто после тяжёлой-тяжёлой работы, наклонил голову. Но уже в следующее мгновение встрепенулся и поспешил по коридору, затем вниз по лестнице.

Карета «скорой помощи» уже приехала, и мы ещё успели увидеть, как двое упитанных санитаров выносили на носилках Терезу из цирка.

Карета была с красным крестом, запряжена лошадьми.

Стороженко смотрел на Терезу и ничего вокруг не замечал. Не заметил он, и как подошёл к нему тот огромный, с бакенбардами, как у рыси, цирковой швейцар, а вместе с ним такой же огромный мордатый городовой с саблей.

– Этот? – обратился городовой к швейцару, показывая на Стороженко.

– Этот! – пробасил швейцар.

– Прошу! – сказал городовой, беря Стороженко под руку. – Идём!

– Пардон отсюда! – пробасил швейцар, подхватывая Стороженко под вторую руку. Из-за городового выглянула разъярённая рябая физиономия Анема:

– Я тебе покажу, как за грудь хватать! Убийца! Каторжник!

– За что? Но он же никого и пальцем не тронул! – растерянно воскликнул Чак. – Он же…

Вдруг, как из-под земли, вынырнула возле Чака плюгавая фигура лысого мужчины в пенсне.

– Гимназист! Вы почему после восьми вечера в публичном месте? А ну! – и классный надзиратель схватил Чака за рукав. Эх! Тут меня такая злость взяла, что я обо всём на свете забыл.

– Да вы что! – заорал я. – Фараоны проклятые! Душегубы! А ну, пустите!

Смотрю – замерли, вытаращились все вокруг: и швейцар, и городовой, и Днем, и публика.

– Боже мой! Откуда он взялся?! Какой-то малец безумный! Хватайте его! – завизжала толстая дама в шляпке со страусовым пером.

– Держите! Держите! – раздавалось отовсюду.

– Ага! Дудки. Я невидимый! Ловите ветер в поле! – кричу я. И вдруг чувствую: хватают меня за одну руку, за другую, за воротник.

– Пустите! – кричу. – Вы что! Не трогайте меня! Я же невидимый! Я в вашем прошлом не жил никогда! Пустите!

Но меня, как в кошмарном сне, сжимают всё сильнее и сильнее. Мне уже и дышать нечем.

И тут всё поплыло у меня перед глазами, закрутилось, и…

Глава VII

Неужели я больше не увижу его? Открытие: у Туси глаза, как у Терезы! «Ха-ха-ха! Муха влюбился в Туську Мороз!» А может, она всё-таки есть, смех-трава?! Встреча возле лавры

Ой!..

Я сидел на скамейке возле цирка, на площади Победы, рядом со старым Чаком.

– А? Что? – растерянно моргнул я. – Что-то я не так сделал?

– Да нет, – улыбнулся старичок. – Всё так. Но больше там делать сегодня было нечего. Стороженко тогда забрали в участок. А меня классный надзиратель отвёл домой, записал фамилию и передал в гимназию. Были неприятности… – он смолк и выжидающе посмотрел на меня.

Ах, да! Я же должен рассказать ему, что сказал Рыжий Август Стороженко в каморке. И я рассказал.

– Веселящее зелье… Смех-трава… Гм… – задумчиво сказал Чак.

– Эх! Если бы узнать секрет этого веселящего зелья!.. Если бы!.. – возбуждённо воскликнул я.

И я вдруг представил себе: ребята хотят надо мной подшутить, посмеяться, а я хохочу им прямо в глаза, хохочу, заливаюсь. И ребята удивлённо переглядываются, растерянно замолкают. И уже не они, а я над ними смеюсь. Потому что знаю секрет смех-травы. Эх!

Чак посмотрел на меня сочувственно – как будто прочитал мои мысли.

– А вы Стороженко… не спрашивали тогда? – должен же я был что-то сказать.