Загадка железного алиби

Он задержался на пороге, оживленно беседуя с постовым. Ханг Чинчанг зашел в библиотеку, где я сидел, поднял полешко и наклонился, чтобы подкинуть его в огонь. Язык пламени осветил его лицо, старое, морщинистое, желтое, как лимон, долго лежавший на солнце, и отразился в его темных, загадочных глазках.

Дрю добродушно простился с Райли и вернулся в библиотеку. Ханг ждал его, явно собираясь что-то сказать.

— Да, да, в чем дело? — спросил Дрю.

— С вашего разрешения, — проговорил Ханг, — я пойду к себе в комнату.

— Ладно, — ответил Дрю. — Но через полчаса чтобы был здесь. Ты же знаешь, что тебе надо накрыть на стол.

— Накрою, конечно, — сказал Ханг и бесшумно вышел из библиотеки.

— Так что я говорил? — обратился ко мне Дрю. — Ах, да, насчет девушек. Они спустятся через минуту. Спасибо им! Эта крошка Мэри-Уилл — как дыхание весны с южных гор. Ах, молодость, молодость! Все, что я приобрел, все, что имею, — я бы все отдал сегодня за молодость. Мой мальчик, вы сами не понимаете, как вы богаты!

Я смотрел на него в упор. Он украдет у вас рубашку, а вы будете просить, чтобы он заодно прихватил и ваши штаны. Так нелицеприятно мне описали Генри Дрю в Китае, и в этом была большая доля правды. Куда вдруг девалась моя ненависть? Черт бы его побрал, было все-таки в нем какое-то обаяние.

Я отвернулся от него, потому что за портьерами стала видна Мэри-Уилл, спускающаяся по лестнице. Много красивых женщин проходили по этой лестнице в те дни, когда в доме на Ноб-хилл вершилась история общества. Женщин, чье очарование сохранилось лишь быстро выцветающей памятью на потрескавшихся портретах. Но я чувствовал уверенность, что Мэри-Уилл прекраснее их всех. Неяркий свет падал на ее рыжевато-коричневые волосы и белые плечи, казавшиеся воплощением юности. На ней было… Нет, я не в силах описать это, но это, несомненно, была одежда, которой она достойна. Слава Богу, что она у нее была и что она ее надела! Она вошла в библиотеку, и мрак с затхлостью исчезли без следа.

— Моя дорогая… Моя дорогая! — с загоревшимися от восхищения глазами воскликнул Генри Дрю при виде нее. — Вы настоящая картинка, никаких сомнений. Вы возвращаете меня — да, да, именно так! — в те времена, когда эти комнаты блистали красотой и юностью, — он махнул рукой в сторону висевшего на почетном месте над камином портрета женщины. — Вы очень похожи на нее. Это моя первая жена… — он помолчал, грустный, поникший под грузом лет, такой человечный, каким я его еще никогда не видел. — Не думаю, чтобы вы оба стали возражать, если я оставлю вас наедине, — наконец, произнес он, попытавшись улыбнуться. — А я пока посмотрю, что там с обедом. Хочу, чтобы все было в порядке…

Он вышел в холл и удалился.

— Что ж, Мэри-Уилл… Я снова перед вами, — объявил я.

— В этом нет никаких сомнений, — улыбнулась девушка.

— Сегодня в четыре часа, — сказал я, — вы навсегда вычеркнули меня из своей жизни. Я же возвращался к вам с той минуты уже дважды. И собираюсь и дальше возвращаться, возвращаться и возвращаться… Пока вы не станете милой седовласой старушкой. Так, может, лучше вообще не расставаться?

— Жаль, — задумчиво произнесла Мэри-Уилл, — что туман никак не рассеется. Если бы вы увидели здешних девушек…

— Даже не собираюсь на них смотреть, — решительно заявил я. — Кстати, как вы себя чувствуете в этом фамильном склепе?

Она передернулась.

— Слегка подавленно. Я собираюсь завтра пуститься в самостоятельный путь. Мистер Дрю дал мне сегодня чек… Я сумею прожить на эти деньги, пока не найду работу.

— Жизнь сейчас ужасно дорога.

— Но все-таки жить можно… Как вы считаете?

— С вами? Безусловно.

— Вы все время ходите по кругу, — пожаловалась она.

— Вы сами меня заставляете делать это, — засмеялся я. И подошел к ней поближе у самого камина. — Мэри-Уилл… Я никогда раньше не бывал в Сан-Франциско. И никогда не был женат. Так что эти две вещи для меня в новинку. Мне бы хотелось их объединить. Завтра, когда туман рассеется и я оценю и отвергну всех других девушек, я приду к вам с лицензией на заключение брака в кармане.

— О Господи! Вы так торопитесь.

— Такие девушки, как вы, заставляют мужчин торопиться.

— Я никогда не давала вам повода, это совершенно точно, — запротестовала она.

— Вы позволили мне смотреть на вас. Это вполне достаточный повод.

— Смотреть на меня… И жалеть.

— Не начинайте снова. Это любовь!

— Нет, жалость.

— Любовь, поверьте мне.

Этот разговор мог продолжаться до бесконечности, но внезапно его прервал призывный голос Карлотты Дрю, и Мэри-Уилл убежала, когда я уже почти заполучил ее руку. Она убежала, и эта мрачная комната снова стала древней и затхлой.