Загадки истории. Злодеи и жертвы Французской революции

Пока же начинается смертельная схватка между монтаньярами и жирондистами. Дантон не мог в ней не участвовать, по воле обстоятельств он оказался в лагере монтаньяров; но он, в общем, был настроен примирительно. «Сотню раз, — говорил Дантон впоследствии, — сотню раз я предлагал им мир — они отказывались, чтобы сохранить право меня уничтожить. Это они бросили нас в объятья санкюлотизма, который пожрал их, пожрет нас и себя самое».

А вот Демулен ринулся в борьбу монтаньяров против жирондистов с азартом, характерным для журналистов (особенно талантливых). Памфлеты Демулена, вроде «Разоблаченного Бриссо», расхватывали, как горячие пирожки. Этот журналист, как молодой петушок, готов был наскочить на любого. В начале революции стал популярен Талейран — и Демулен пишет о том, что молодой епископ на днях выиграл в карты 500 тысяч, что не слишком соответствует образу безупречного представителя народа. Талейран, впрочем, в подобных случаях никогда не терялся, он хладнокровно ответил, что выиграл он не 500, а только 30 тысяч (чем посеял сомнения в точности любой будущей публикации Демулена), что, впрочем, он признает: страсть к картам не является добродетелью — «я порицаю себя как частное лицо, и еще более как законодателя…»

Несколькими годами позже, поссорившись с Сен-Жюстом, Демулен иронически пишет: «Он так полон самомнения, что носит свою голову на плечах, будто Святые Дары…» — «Ах, так?! — сказал Сен-Жюст, услышав об этом. — Ну, так я его заставлю носить свою голову, как носил святой Дени — под мышкой».

Но возвратимся к жирондистам, Демулен требовал суда над ними, что называется, с пеной у рта. Но когда оказался в зале суда и понял, что их ждет смерть, то в отчаянии вскричал: «Ах, ведь это я виноват — это мой „Разоблаченный Бриссо“ их убивает!» — и выбежал из зала.

Впрочем, он несколько переоценивал свою роль. Решающее значение в разгроме и гибели жирондистов имела деятельность не его, а Марата. 31 мая — 2 июня 1793 года народ Парижа, подстрекаемый Маратом и Коммуной, потребовал исключения 22 жирондистских лидеров из Конвента. Как дальше развивались драматические события — описано в очерке о жирондистах, здесь только констатируем: хотя никто из голосовавших за исключение этого не хотел — но оно, это исключение, привело сначала к гибели большинства жирондистов, а затем — и многих из числа голосовавших за суд над ними.

Дантон в это время отошел от дел. Осенью 1793 года он вышел из Комитета общественного спасения (возможно, рассчитывал, что без него все равно не обойдутся), на время покинул столицу и жил в своем имении, приобретенном, вероятно, на деньги не слишком чистые. Но когда ему принесли известие о суде над бывшими противниками, он сказал соседу по имению: «Дурак, и ты считаешь это доброй вестью?»

Обстоятельства сделали Дантона противником жирондистов, но пока это было возможно — Дантон искал примирения, и вовсе не только ради своих интересов. Член Конвента Паганель так рассказывает о том, как весной проходили «мирные переговоры»:

«Были посланы представители с той и другой стороны. Дантон изъяснялся как гражданин и как государственный деятель. „Из наших раздоров, — сказал он, — возродится королевская власть с неутолимой жаждой мести. Питт и Конде[37] наблюдают за вами“. Увлеченные его примером, все готовы дать доказательства примирения. Один Гюаде отвергает его, этот Гюаде, обнаруживший некоторый талант, но таивший в себе слишком много желчи, честолюбия и зависти. „Все, что угодно, — вскричал он, — кроме амнистии сентябрьским головорезам. Война! и пусть одна сторона погибнет!“ Он заставляет присоединиться к себе своих товарищей, охваченных ужасом. Дантон берет Гюаде за руку и говорит ему: „Ты хочешь войны, и ты получишь смерть“».

Он оказался прав. Вскоре вожди жирондистов были исключены из Конвента; бежав из столицы, они подняли мятеж в провинциях. Здесь уже борьба пошла по принципу «кто кого сожрет». Париж одержал победу, и несколько десятков жирондистов, в том числе знаменитейшие — Верньо, Бриссо, злополучный Гюаде и еще несколько десятков человек, — сложили головы на гильотине или, как Петион и Ролан, погибли во время бегства.

Но после того как монтаньяры одолели жирондистов, новый виток борьбы, как и следовало ожидать, произошел уже внутри лагеря монтаньяров.

6

Двумя лагерями на этот раз стали «умеренные» и «ультра». Как обычно в подобных случаях, первые считали, что революция в основном закончена (тем более, что лично они уже неплохо устроились), а вторые, пока что не допущенные к «сладкому пирогу», — что надо продолжать революцию.