Загадочное происшествие в Стайлзе

– Но почему? Это было вполне очевидно. Разве вы не заметили, как кривилось лицо Лоуренса всякий раз, как Синтия разговаривала и смеялась с его братом? Наш рефлексирующий поэт додумался до того, что Синтия влюблена в месье Джона. Войдя в спальню матери и заметив все симптомы отравления, он пришел к заключению, что мадемуазель Синтия что-то знает об этом преступлении. Он едва не впал в отчаяние. Для начала размолотил на мельчайшие осколочки кофейную чашку, вспомнив, что девушка поднялась вчера вечером в эту спальню вместе с его матерью, и решив уничтожить возможность взятия проб кофе. И впредь поэтому он упорно, хотя и совершенно бесполезно, держался версии о «естественных причинах смерти».

– Ну а при чем тут «лишняя кофейная чашка»?

– Я почти не сомневался, что ее спрятала миссис Кавендиш, но мне хотелось убедиться. Месье Лоуренс не понял, что означали мои слова, однако здраво рассудил, что если он отыщет какую-то лишнюю кофейную чашку, то с его возлюбленной снимут подозрения. И он оказался прав.

– Остался еще один вопрос. Что хотела сказать нам умирающая миссис Инглторп?

– Естественно, она назвала виновного, своего мужа.

– Боже мой, Пуаро, – вздохнув, сказал я, – по-моему, вы способны объяснить всё на свете. Как же я рад, что наше расследование так удачно закончилось! Даже Джон помирился с женой.

– И тоже благодаря мне.

– Почему это благодаря вам?

– Дорогой мой, разве вы не поняли, что именно это малоприятное судебное разбирательство вновь соединило их любящие души? Я не сомневался, что Джон Кавендиш по-прежнему любит свою жену. И она также любит его. Но они печально отдалились друг от друга. А началось их отдаление с недоразумения. Она вышла за него замуж без любви. И он знал об этом. И будучи по-своему чувствительным мужчиной, не мог навязываться, раз уж она не разделяла его чувства. И вот, когда он замкнулся в себе, ее любовь пробудились. Однако оба они необычайно горды, и именно гордость неумолимо разводила их все дальше. Джон предпочел увлечься миссис Рэйкс, а она также в отместку поддерживала дружеские отношения с доктором Бауэрштайном. Помните, как в день ареста Джона вы обнаружили меня в раздумьях, когда я пытался принять серьезное решение?

– Помню, и я отлично понимал ваши переживания.

– Простите, mon ami, но тогда вы ничего не поняли. Я пытался решить, стоит ли мне сразу оправдать Джона Кавендиша. Я мог оправдать его… хотя такой поступок мог помешать привлечь к ответу настоящих преступников. До последнего момента они совершенно не знали, каковы подлинные результаты моего расследования, и именно их неведению я отчасти обязан удачным завершением дела.

– Вы хотите сказать, что могли бы освободить Джона от судебного разбирательства?

– Да, друг мой. Но в итоге мое решение склонилось в пользу «женского счастья». Только пережитая вместе огромная опасность могла опять соединить две эти гордые любящие души.

Я взирал на маленького бельгийца в молчаливом изумлении. Какой же колоссальной самоуверенностью обладал этот человек! Кому, кроме Пуаро, могло прийти в голову использовать обвинение в убийстве в качестве восстановителя супружеского счастья?..

– Я понимаю ваши мысли, mon ami

, – улыбнувшись мне, заметил тот. – На такую дерзость не осмелился бы никто, кроме Пуаро! Но вы ошибаетесь, осуждая мое решение. Во всем подлунном мире важнейшим считается счастье, обретаемое в союзе мужчины и женщины.

Его слова пробудили в моей памяти недавние события. Мне вспомнилось, как измученная и бледная Мэри лежала на софе, напряженно прислушиваясь к малейшим звукам. Наконец внизу прозвучал дверной звонок. Она вздрогнула и повернула голову. В гостиную вошел Пуаро и, встретившись с ее страдальческим взглядом, успокаивающе кивнул.

– Да, мадам, – сказал он, – я вернул его вам.

Он отступил в сторону, и я огорченно ретировался, увидев выражение глаз Мэри, когда Джон Кавендиш схватил свою жену в страстные объятия…

– Вероятно, вы правы, Пуаро, – грустно проворчал я. – Да, любовь важнее всего.

Вдруг, тихо постучав в дверь, к нам заглянула Синтия.

– Я… мне только хотелось…

– Проходите, садитесь, – вставая, пригласил я.

Она вошла в комнату, но осталась стоять.

– Мне… просто хотелось сказать вам кое-что…

– Что же?

Синтия смущенно поглядывала на нас, теребя пальцами кисточки на блузке.

– Я вас просто обожаю! – неожиданно воскликнула она и, поцеловав сначала меня, а потом Пуаро, вновь выбежала из комнаты.

– Что бы это значило, интересно? – удивленно произнес я.

Конечно, очень приятно получить поцелуй от Синтии, но публичность проявления ее чувств резко снизила градус удовольствия.

– Видимо, она просто выяснила, что месье Лоуренс относится к ней не так плохо, как она думала, – философски заметил Пуаро.

– Но…

– А вот и он.

В этот момент за нашей открытой дверью появился Лоуренс.

– Ах, месье Лоуренс, – весело окликнул его Пуаро. – Наверное, мы должны поздравить вас, не так ли?

Лоуренс смущенно вспыхнул и неловко улыбнулся. Влюбленный мужчина представляет жалкое зрелище. А вот Синтия выглядела очаровательно.

Я разочарованно вздохнул.

– Что с вами, mon ami?