Загадочный Волжский

Когда Харитонов вошел в состояние транса (лежал на кушетке, глаза закрыты, не реагировал на вопросы–реплики), он, подняв руки, стал кистью правой руки производить движения, словно писал невидимой ручкой. Губин вставил в его пальцы карандаш, поднес картонку с листком, но из написанных каракулей можно было разобрать только одно слово. И в какой–то момент раздосадованный Гера громко попросил: «Гена, ну скажи словами!»

И Геннадий заговорил… Однако это была не его речь. Тембр голоса сохранился, но интонация, выразительность и, особенно, смысл сказанного были совершенно необычными. Беседа длилась минут 20–30, после чего Геннадий самостоятельно вышел из транса, при этом выяснилось, что он ничего из происшедшего диалога не помнил и не считал, что находился в гипнозе.

На другой день они повторили эксперимент. Вскоре экспериментаторы догадались подключить микрофон и записали беседу на магнитофон. Запись дали прослушать мне. После этого к беседам с Нечто подключился и я…

Я хорошо запомнил этот день — 7 января 1994 года. Он был не рабочим, хотя по календарю значилось — пятница. Россияне привыкали отмечать новый державный праздник — Рождество Христово. Мало кто знал и помнил, что надлежало делать в этот день, но против подаренного отдыха никто не возражал, к тому же располагала забытая причастность своевольной, вечно живущей наособицу страны к христианскому миру. Мы наконец–то узнали, что для большинства жителей планеты этот праздник — один из важнейших в году.

Снега на улицах почти не было, и вообще мало что напоминало зиму. Скорее, позднюю–позднюю осень. Повсюду стояли лужи, рыжела глиной раскисшая земля на газонах, грязь тонкой жижей покрывала тротуары, хлюпая под ногами. Там и тут во дворах валялись новогодние елки с остатками серебристого дождя и серпантина на ветках. Пелена низких туч, будто серая вата, медленно текла над крышами домов, изредка срываясь холодной моросью…

Не было праздника ни на улицах, ни в домах, ни в душах. Наоборот, внесезонная слякоть словно усилила ощущение разора по всей стране: стояли цеха и заводы, опять подскочили цены, газеты прочили дальнейший рост безработицы и обнищания народных масс, а недовольство властями выливалось в озлобление людей и повальное пьянство.

В этот день, 7-го января, я впервые должен был участвовать в беседе с неизвестным разумом, диалог с которым, а главное его содержание незадолго до этого мы прослушивали в записи на простеньком дешевом магнитофоне. Смысл услышанного потрясал воображение! В таинственном собеседнике угадывался недюжинный интеллект, ответы всегда были логичны, речь интересна, кратка и литературно почти безукоризненна. Но голос хорошо знакомый — голос Гены Харитонова. Правда, в обыденной жизни он так никогда не разговаривал! Тут явно слышались артистические нотки — особая выразительность слов, хорошая дикция, даже некоторая назидательность в интонации. Нет, Гена так не говорит!..

Кто–то неизвестный, невидимый, вел беседу, пользуясь голосом Харитонова как неким инструментом.

7-го января, вечером, мне предстояло самому вступить в диалог с этим таинственным Нечто и решить для себя ряд жгучих вопросов. Во–первых, что это не розыгрыш. Во–вторых, что это действительно иной мир. В-третьих, что это не случайный эпизод и общение можно продолжить.

Весь день я готовил вопросы, проигрывая в голове сценарий беседы. Она могла не состояться или оказаться последней, и поэтому, пользуясь моментом, хотелось выяснить как можно больше. Вопросов набралось более полутора сотен, и они не истощались. Настроение у меня было очень странное: мы жили в распавшейся на осколки великой державе, всюду постсоветское безвременье и разруха во всем, куда ни кинь взгляд… Даже место для диалога с внеземным разумом выбрано вполне иррациональное: строительный вагончик на пустыре близ возводимого в Волжском многоэтажного дома по улице Мира. Гена прирабатывал здесь ночным сторожем, и во время его дежурств нам было удобно вести эти странные беседы с иномиром. Правда, несколько раз в дальнейшем сеансы связи срывались по весьма прозаической причине: из–за пьянок рабочих–строителей, облюбовавших вагончик для совсем иных, застольных бесед с неизбежными ссорами, матом и выяснением отношений. Век пещерный соседствовал и почти уживался с веком XXI-м или XXII-м, не знаю точно, когда диалоги с Высшим Разумом станут обыденными.

…Мы зажгли свечу, приготовили магнитофон к записи. Гена снял очки, отстегнул браслет часов с руки, лег на скамью рядом со столом, за которым расположились мы с Губиным. Получится ли сеанс на этот раз, в присутствии нового человека? Гена был смущен, сдержанно улыбался. Он поудобнее устроился на скамье, руки положил вдоль тела, под головой телогрейка. Все замолчали, лишь тихо потрескивало пламя свечи.