Заговор

Иванчук оглянулся и быстро поцеловал Настеньку в губы.

— Ты знаешь, Штааль здесь, в театре. Ведь ни-ни, правда? — спросил он, краснея (что с ним бывало редко). — А, ни-ни?

Она вспыхнула:

— Мне все одно… Только вы идите, очень инспектор строгий.

— Так я после репетовки за тобой зайду.

— И то заходите, спасибо.

— Заходи, а не заходите.

Иванчук радостно простился с Настенькой и вернулся к сцене. Там движение усилилось. Слуги поспешно тащили рамы и сдвигали декорации. Волшебные чертоги Амура уже были почти готовы. Поддуги очень плохо изображали звездное небо. Работа кипела. Напряжение передалось и зрителям, которые взошли на сцену и уселись на стульях по ее краям в ожидании начала репетиции. В конце темного зрительного зала блеснул слабый свет. Дверь открылась, из коридора вошла дама в сопровождении лакея и поспешно направилась к сцене. Когда она поравнялась с паркетом, Штааль и Иванчук одновременно узнали Лопухину. Штааль поклонился, Иванчук мимо суфлера бойко сбежал со сцены в зал и остановился с Екатериной Николаевной.

— Пренсесс, — сказал он, целуя ей руку. — Вы, в храме Мельпомены?

— Да, да, правда, Мельпомены… Я не помешаю?

— Ради Бога! Вы, можете ли вы помешать? — воскликнул Иванчук, подражая Палену. — Садитесь где вам будет угодно, пренсесс, где вам только будет угодно! — говорил он, точно был в театре хозяином.

— Здесь что сейчас?

— Сейчас начнется репетовка. «Радость душеньки», вы как раз, пренсесс…

— Ах, это русская труппа, — протянула, щурясь на сцену, Лопухина. — А я к дивной Шевалье…

Она вдруг вскрикнула, узнав Штааля, и радостно закивала головой.

— Это тот ваш товарищ, я его знаю. Он такой милый. Позовите его…

Де Бальмен, стоявший рядом с Штаалем, толкнул его локтем. Штааль встал словно нехотя и медленно спустился в зал, искоса взглянув на озадаченного Иванчука.

— Вы, конечно, меня не узнаете? — с томной улыбкой сказала Лопухина. В голосе ее послышались теплые грудные ноты. — Ну да, конечно, не узнаете…

— Помилуйте, — ответил Штааль, досадуя, что не придумал более блестящего ответа.

— Не помилую, — сказала Екатерина Николаевна с ударением на слове н е. — Я вас н е помилую, молодой человек.

Иванчук отошел очень недовольный. Лопухина быстро приблизила лицо к Штаалю.

— Я сегодня безобразна, правда? Правда, у меня ужасный вид?

— Что вы, помилуйте, — опять сказал Штааль и покраснел.

— Нет, я знаю. У меня голова болит, это оттого…

— Зачем же вы пришли в театр, если у вас голова болит? — спросил Штааль грубоватым тоном.

Лопухина слабо засмеялась:

— Parfait, parfait…[57] Нет, он очарователен. Ему надо ушко надрать. «Зачем вы пришли в театр?..» Я должна видеть прелестную Шевалье, вот зачем, молодой человек. Ах, она такая прелестная. Проводите меня к ней, да, да?

— С удовольствием, — поспешно сказал Штааль. — С моим удовольствием. Ежели только она уже прибыла… Ее уборная там, мы можем пройти коридором.

— Да, да, коридором. Дайте мне руку… Останься здесь, Степан… Ах, она такая прелестная, Шевалье. Ведь, правда, вы не видали женщины лучше? Сознайтесь…

Она терпеть не могла госпожу Шевалье и постоянно ее превозносила по каким-то сложным соображениям.

— Сознаюсь.

— Ах, она обольсти… Вот только фигура у ней нехороша… И плечи… Неужто вы никого не видали лучше? Боже, какой вы молодой! И как вас легко провести! Ведь, правда, вы в нее влюблены?

Она опять слабо засмеялась.

— А помните, вы когда-то говорили, что в меня влюблены до безумия? Да, да, до безумия… Так ведите же меня к ней, изменник. Да, да, изменник! Стыдитесь, молодой человек.

XI

— А, это, должно быть, та заезжая великанша, что недавно показывалась на театре, — пояснил Штааль Лопухиной.

В коридоре недалеко от них у стены на табурете сидела огромная женщина, с упорным, тупым и неподвижным выражением на лице. Ее рыжая голова была видна издали подходившим, хоть великаншу с трех сторон обступали зефиры, обменивавшиеся деловитыми замечаниями о разных частях ее тела (она по-русски не понимала). Без всякого подобия улыбки, сложив руки на коленях, она смотрела на двух мальчиков, пришедшихся по линии ее взгляда, как смотрела бы на стену, если б их не было. Зефиры замолчали и расступились, увидев подходивших. Когда Лопухина и Штааль попали под взгляд великанши, она вдруг тяжело вздохнула, подумала немного и встала. Зефиры радостно зафыркали. Лопухина оглянулась на них. Привычным движением великанша раскинула руки по стене и вдруг улыбнулась жалкой улыбкой. Это и было все ее выступление, для которого она ездила из одного края света в другой.

— Какая странная жизнь должна быть у этой женщины, — сказал Штааль негромко своей спутнице. Лопухина восторженно закивала головой, точно он сделал необычайно тонкое замечание. Штааль увидел, что она смотрит не на великаншу, а на зефиров.

— Что это за юноши? — отходя, спросила Лопухина равнодушным тоном.

— Это, кажется, воспитанники театрального училища.

— Parfait, parfait… Какое чудовище эта женщина! Ах, ужели есть мужчины, которые могли бы ее полюбить? Как вы думаете?