Заговор францисканцев

– Куда направляетесь, синьор? – пробурчал старший. Примо стянул шапчонку и постарался принять смиренный вид.

– В аббатство Святого Убальдо под Губбио, ваше преподобие. Должен доставить воз дров в аббатство, а уж потом они мне дозволяют рубить в их лесу для себя. К полудню будем у их ворот, если снова дождь не пойдет и Юпитер не сдаст.

– Значит, ты служишь черным братьям Сан-Бенедетто? – спросил монах.

– Хуже того, хоть проповедники и не велят, а я служу двум господам. Не могу сказать, чтобы я любил одного и ненавидел другого, поскольку от обоих не прочь бы избавиться. Первый мой господин – это, значит, будет граф Алессандро – убил одного из нашего села за то, что тот не поторопился убраться с дороги. Просто стоптал его конем. Его, понятно, оправдали, потому как крестьянин был его собственный и все такое, но по церковной епитимье пришлось ему отдать монахам часть пастбищ, половину своего леса и половину меня. Вы теперь видите перед собой полчеловека. Одна половина служит монастырскому управителю, а другая работает на графского надсмотрщика, и не скажу, какой приходится тяжелее. А тем временем собственное мое хозяйство заброшено.

Монах откинул свой капюшон. Он брел рядом с телегой, оставив послушника в нескольких шагах позади. Некоторое время слышался только звон колокольчика, скрип повозки и хлюпанье грязи под ногами.

– Верно говорил святой Франциск, – промолвил наконец монах. – Печален был тот день, когда люди Божьи стали обзаводиться собственностью, и еще печальней тот, когда они ради нее отказались от очищения.

– Ваш святой говорил много верного, хоть сам и был довольно отвратительный нищий. Вы понимаете, о чем я, падре?

И он многозначительно взглянул на инока.

– Да нет, вижу, не понимаете, – продолжал Примо. – Мой дряхлый папаша, а он был тогда не старите вашего послушника, в 1225 году видел святого человека во плоти.

Другой брат вез его на осле, слепого, как летучая мышь, а руки и ноги были замотаны, чтоб прикрыть раны Христовы, знаете ли.

– Нет ничего отвратительного в его слепоте и ранах, – прервал его монах. – Глазную болезнь он получил в Египте, когда старался обратить султана в христианство. Что до стигматов распятого Христа, то была величайшая милость, когда-либо дарованная Господом человеку.

– Да, все верно, все это так, только вы меня не дослушали. Мой папаша разглядывал его, и тут из кустов вылезает прокаженный, гремит своей погремушкой и протягивает чашку для подаяния. «Подведите брата моего ко мне», – говорит святой и начинает шарить руками, нащупывать голову паршивца. И как нащупал лицо, целует его, словно оно прекрасней прекрасного и слаще сладкого. Ну, вы сами скажите, а по мне так это отвратительно.

– Не ты один так думаешь, – признал монах. – И у меня бы не хватило сил на такое. Святое подвижничество – тоже дар Божий.

Пока Конрад говорил, повозка свернула за поворот размокшей дороги. Среди голубых гор повсюду всплывали перышки легкого тумана. В нескольких лигах впереди поднимались серые монолитные башни аббатства, врезанного строителями в склон горы Инджино. Под его стенами у подножия горы теснились дома Губбио.

– Смотрите-ка, братья, – сказал Примо. – Вон и конец моих трудов виден. И вам хорошо бы добраться туда к ночи. Кухня у дома Витторио что надо.

Как только туман поднялся и растаял, солнце принялось запекать дорожную грязь в хрусткую корку. Вол теперь без труда катил тележку. Уже после полудня и как раз перед вечерней три путника подошли к монастырским воротам.

Конрад остановился преклонить колени, радуясь случаю дать отдых усталым ногам и окончанию утомительного дня, да и тому, что, наконец, избавится от разговорчивого возницы. Впрочем, с обществом Аматы приходилось мириться и дальше. Девица, при полном одобрении Примо, весь день потешалась над Конрадом. Что за испытание послал Бог в ее лице матери настоятельнице и сестрам! Чем скорее он вернет ее в стены обители и окажется свободен, тем лучше для всех, решил отшельник.

Он глубоко вздохнул, наполнив грудь душистым воздухом, еще сладким после дождя. Короткий порыв ветра пошевелил желтые листья и улегся так же быстро, как налетел.

Из сторожки у ворот уже поглядывал на них старый монах. За хижиной привратника через один из истоков Чьяджио был перекинут дощатый мостик, а за ним поднимались окованные железом ворота во владения аббатства. Стены с бойницами могли выдержать серьезную осаду. Конрад не удивился бы, увидев за главными воротами крепостную подъемную решетку.

На дальнем берегу ручья копошился в камышах одинокий голубок, изредка склевывая зернышки, сбитые наземь вчерашней грозой. «То же и мне предстоит через несколько дней, – подумалось Конраду. – Рыться в шуршащих пергаментах в надежде найти единственное зерно, ради которого стоило пускаться в такой дальний путь».