Заговор генералов

Как раз там, в Вологде, и познакомился он с Анатолием Васильевичем. Образованнейший человек. Эрудит!.. Сколько ночей под завывание вьюг провели они тогда в интереснейших дискуссиях... В списке, который сейчас изучал Керенский, фамилия Анатолия Васильевича была не только подчеркнута, но и помечена на полях красным крестом.

Да, ошибки молодости, дань моде... Он быстро понял: социал-демократическая программа – это не для него. Воспитание масс, пробуждение революционного самосознания пролетариата?.. Бог мой, да так и вся жизнь пройдет! И что ему до каких-то Петров и Иванов в замасленных блузах?.. В жилах бурлит кровь, тверды натренированные мускулы, он весь жажда быстрого и яркого дела!.. Но дело еще не найдено. Он на распутье... Там же, в Вологде, его натура почувствовала родственное у писателей "новой волны", крайней левой – у Метерлинка, Роденбаха, Гамсуна, Бальмонта. Их мятежный порыв – как первые зори. Их мечтания, их стремление к мистическому и бесконечному... И вдруг, как дар – Ницше! Индивидуалист-аристократ, презирающий "слишком многих", толпу, нивелирующую личность; Ницше жестокий и гордый, отвергающий сострадание, проповедующий "любовь к дальнему" за счет "любви к ближнему". Вот философия и психология борьбы!..

"Благословен, кто в бой ушел с тоской и радостью пророка..."

Но как объединить прозрение души и ума с практической деятельностью?.. Все поставила на свои места встреча с Брешко-Брешковской, "бабушкой русской революции", социалисткой-революционеркой. (Кстати, Керенский сейчас и ее тоже поселил в Зимнем дворце. Брешко-Брешковская входит в свою опочивальню через подъезд "ея императорского величества".) Та давняя встреча и определила путь Бориса Викторовича. Он стал эсером. Бежал из ссылки через Норвегию в Швейцарию и тогда же, весной третьего года, прибыв в Женеву, вступил в боевую организацию. "Во имя дальнего – за счет ближнего"... По времени совпало: партия эсеров видоизменяла систему подготовки террористических актов, прославивших "Народную волю". Отныне боевая организация принимала характер замкнутой, строго изолированной, автономной и подчиненной своим собственным законам организации. Нечто вроде преждевременного корниловского тезиса: "ответственность перед собственной совестью". Даже центральному комитету эсеров отныне боевая организация должна была подчиняться лишь в одном – в решениях, на кого направить удар. А кто, когда и как осуществит его – это касалось только их, членов схимы. Они сами выделяли из своей среды и "члена-распорядителя", который становился полновластным диктатором. Их "членом-распорядителем" стал Евно Азеф...

В начале четвертого года Азеф поручил Савинкову организовать покушение на тогдашнего министра внутренних дел фон Плеве. Савинков блестяще осуществил план. Руками московского универсанта Егора Сазонова.

Он помнит – будто произошло вчера... Петербург, летнее утро, Измайловский проспект, пыльные камни. На мостовой распростертый Егор, раненный близким взрывом, а рядом разнесенная в щепы министерская карета. Сазонова там же и схватили. Осудили на бессрочную каторгу. Семь лет назад он отравился в Горно-Зерентуйской каторжной тюрьме – в знак протеста против телесных наказаний, примененных к политическим. Савинков же после убийства фон Плеве вернулся в Женеву, был кооптирован в члены центрального комитета. Евно Азеф назначил его своим заместителем в боевой организации.

Следующим они наметили великого князя Сергея Владимировича, генерал-губернатора Москвы, дядю Николая II. Его убийство должно было явиться роковым предостережением самому царю. Опять организацию теракта Азеф поручил Савинкову. Борис Викторович выбрал исполнителем московского универсанта Ивана Каляева, с которым два года назад бежал из Вологды. Все подготовили на второе февраля пятого года. Поздним вечером карета великого князя катила через Воскресенскую площадь – генерал-губернатор возвращался со спектакля в Большом театре. За час до этого Савинков из рук в руки передал бомбу метальщику и теперь наблюдал издалека. Вот карета поравнялась с Каляевым. Иван сделал движение... Но бомбу не бросил. Струсил?.. "Нет, объяснил ему через несколько минут белый, как сама смерть, студент. – В карете я увидел рядом с князем женщину и двух детей..."

Непростительная сентиментальность. Как оказалось потом, в карете ехали жена Сергея Александровича, а также дочь и сын великого князя Павла. Сын, Дмитрий, чудом оставшийся в живых в тот день, в декабре шестнадцатого года участвовал в убийстве Григория Распутина...

Каляев бросил бомбу спустя два дня. Сейчас, сидя в кресле царского кабинета, Савинков живо восстановил и ту картину. Зима. Валит снег. Два часа пополудни. Борис Викторович передает Каляеву завернутую в газету бомбу. Целует в губы. Студент уходит в сторону Никольских ворот Кремля. Через несколько минут с той стороны доносится эхо взрыва... Иван Каляев был повешен в Шлиссельбургской крепости.