Заговор генералов

Версаль? Ну-ну… С первой же минуты подтверждалось предположение Феликса Эдмундовича: именно здесь замышляется заговор против «Петроградской коммуны» — и он, Антон, оказался в центре заговорщиков. Благодаря Милюкову. Поручик с признательностью посмотрел на профессора. Тот поймал его взгляд и отечески, одобряюще улыбнулся.

Путко настроился на то, что сейчас же и начнется конкретное обсуждение плана контрреволюционного заговора, и весь обратился в слух. Но произошло нечто странное. Каждый бравший слово — а выступали один за другим старался блеснуть красноречием, однако эти разглагольствования не обнажали сути замысла.

— Офицеры русской армии, промышленники и общественные деятели — вот те три силы, на которые, как на якорь спасения, должна опереться ладья «Русь», закрученная бурей анархии! Необходимо признать «Приказ № 1» и декларацию прав солдата подложными и создать декларацию обязанностей нижних чинов! В этой декларации необходимо охранить личное достоинство офицера!..

(Кто-то из генералов).

— Мы считаем, что ссылка в Сибирь государя без суда — это возрождение прежней административной ссылки! Вот вам и новорожденная революционная Фемида!..

(Кто-то в вицмундире).

— Нынешнее правительство таково, что если оно и не может быть подведено под рубрику шайки политических шарлатанов, то, во всяком случае, образует лишь случайное сочетание лиц, представляющее какой-то министерский ералаш!..

(Безукоризненный смокинг).

— Пусть проявится стойкая купеческая натура! Люди торговые, надо спасать землю Русскую!..

(Конечно же один из тузов).

— В дни революции нельзя быть Антонием, нужно быть Цезарем. А когда народ обращается в толпу Спартака, долг власти — стать Крассом! — поднялся со своего кресла Милюков и привычно удостоился овации.

«Может быть, товарищи в Питере переоценили? — подумал Антон. — Или это сборище — ширма, а где-то в ином месте как раз и совершается главное?..» Но нет: за председательским столом — туша Родзянко, в зале — лидеры партий, высший командный состав армии, тузы… Надо слушать — и ждать.

Одно непонятно: чего это профессор так благорасположился к нему? Сын коллеги? Отец был математиком, а Милюков — гуманитарий. Разные корпорации и клубы. Да и не мог Антон припомнить, чтобы в их семье среди близких — не друзей, а хотя бы знакомых — упоминалась фамилия Павла Николаевича. Чем же вызвана такая усердная опека?..

Он покосился на Милюкова. Тот после речи отдыхал в кресле, посасывая пустой мундштук и уютно откинувшись на спинку. Казалось, дремлет, а вроде бы и оценивающе поглядывает на Антона из полуприкрытых век. Странно… Какой резон был профессору приглашать безвестного младшего офицера в эту сиятельную компанию?..

Павел Николаевич действительно ни на минуту не выпускал поручика из-под наблюдения. Его вкрадчивый голос, неторопливо-спокойные движения могли бы напомнить грацию тигра, поигрывающего со своей беспечной жертвой и выбирающего лишь момент для удара мягкими, но тяжелыми лапами.

«Вроде бы подходит по всем статьям: судя по наградам, решителен и смел; по строю мышления — логичен и умен. Нашего круга. Мать и того выше аристократка. Фронтовая мясорубка перемолола романтические принципы в реалистический фарш, поэтому не должен быть чрезмерно щепетилен… Профессор посмотрел в зал. — Генералов — вон их сколько, пруд пруди. А нам больше нужны вот такие, молодые и самоотверженные, коим в окопах верят. Сей юноша рекомендован „Союзом офицеров“. Значит, уж бесспорно, не сторонник большевиков и Ленина. Однако не следует и торопиться…»

Он поймал испытующий взгляд Антона и добродушно улыбнулся.

2

У Керенского гудела голова. Скорей всего, от резкого падения стрелки барометра. Позавчера еще было солнце, а потом вдруг нагнало от залива тучи, обложило; вчера, ночью, когда возвращался из тюрьмы, забарабанило — и вот уже льет второй день. А может, недоспал?.. Нет, он привык спать мало. Уже не те полуобмороки, как в первые дни, однако ж пяти-шести часов вполне доставало. Жена нервничала: «Шура, ты растрачиваешь себя!» — «Ты же должна понимать, Люлю, я как атлант, который держит весь небосвод!» — «Атлант!..» — в голосе Ольги Львовны ему угадывалась и язвительность. Можно понять: для жены у него не остается ни времени, ни сил, ни желания — все мысли и чувства отданы единственной его любовнице — Политике. Когда-нибудь он устроит Люлю райскую жизнь: Лазурный берег, Азорские острова, белую яхту, виллу на взморье. Когда все потечет по проложенному им руслу. Пока же пусть терпит…