Заговор генералов

— Шалый николи не брешет! Видел своими гляделками, вот те крест! Под большевика-агитатора речи произносит — как язык не занозил?.. Да и я-т под сицилиста, мать его!.. И ты, артиллерия, не выкобенивайся — маршируй в двадцатую: там тебя переобмундируют и переименуют, будь здор-ров!..

Действительно, надо было объявляться. Поручик привел себя в порядок, натянул офицерскую гимнастерку с крестами:

— В двадцатой, говоришь, наши отцы-командиры?

— Иди-иди на рысях!..

За спиной Антона снова забулькало. Он постучал в дверь двадцатого номера. Услышал:

— Войдите!

Это утро приготовило ему еще одну встречу, куда более неожиданную, чем с Тимофеем Шалым: мужчина, поднявшийся с дивана, был не кто иной, как Олег Лашков — его однокурсник по Технологическому институту и близкий приятель, оказавшийся, как Антон узнал позднее, секретным сотрудником охранки. Они не виделись с седьмого года. Позже Антон слышал, что Олег благополучно окончил Техноложку, получил должность в правлении путиловских заводов, преуспел. А что известно Лашкову о нем?..

Бывший однокурсник глядел на вошедшего офицера выжидательно, не узнавая. Он тоже был обряжен то ли под приказчика, то ли под мастерового. Лашков, как и Шалый, был рыжий. Со светлыми, навыкате глазами, с не принимающей загара красной, в конопатинах физиономией. Он почти не изменился со студенческих лет.

Антон решил первым перейти в наступление:

— Не признаешь, Олег… как тебя там, Иваныч, что ли?

— Не может быть! — пригляделся Лашков. — Неужто ты, чертов сын?.. Ух ты, какой стал! Медведище!

— Вот через сколько лет довелось… — Антон свободно сел. — Слышал, слышал, как же! Чуть не в управляющие у Путилова вознесся!

— Ну, не так высоко. А все же. Ты-то где пропадал все эти десять лет? Как в воду канул.

«Ага, не знает!..»

— Так я ж, как уехал тогда во Францию, так и заканчивал в Париже. Потом пригласили в фирму «Бразье — Белвилль», так у них и застрял до самой войны.

— О, Пари, о, Пари!.. — напел Олег. Он казался таким же беспечным, как в те давние времена. — Вернулся, чтобы сражаться за отечество?

— Как видишь. А ты освобожден от службы, поскольку незаменимая у Путилова персона?

— Ошибаешься! — рассмеялся приятель. — Тут я тебя общелкал: хоть и два у тебя «Георгия», а поручик. Я же — ротмистр.

— Кавалерист? — изумился Путко. В стародавние времена Лашков не питал страсти к верховой езде. Но тут же вспомнил: звание «ротмистр» — не только в кавалерии, оно было и у офицеров отдельного корпуса жандармов. — Ах, вот ты где служил!

— Угадал, да не совсем: не в департаменте, а в военной контрразведке.

— Понятно… Теперь дело прошлое, все трын-травой поросло… А признайся: был ты слухачом тогда, в шестом-седьмом?

— Когда вы все колобродили? Признаюсь: был.

— И много тебе за доносы платили?

— Смешно вспомнить: гроши. На карманные или просто на обед. Дело не в этом. Не хотелось мне прозябать. Я, как ты помнишь, из мелкотравчатых — ни отца-профессора у меня не было, ни матушки-баронессы. Кстати, как поживает твоя милая матушка?.. Департаментские помогли мне с устройством на службу. Без их протекции не видать бы мне путиловских заводов, как тебе своего затылка.

— Ну что ж… Выходит, своей шкурой я помог твоей карьере.

— Что с тебя было взять? — рассмеялся Лашков. — Ты был так, на побегушках у настоящих подпольщиков.

— А вот здесь, — Путко поскучал себя по груди, — не скребло?

— Признаюсь и в этом: тогда царапало. А теперь вот нисколечко не жалею! Наоборот. Думаю: и что мы ушами хлопали, сентиментальничали? Негласный надзор, гласный надзор, строгий, нестрогий, высылка, ссылка!.. Вот и прохлопали Россию. А надо было всех — к стенке! — Он посерьезнел. Хватит прошлое ворошить. Займемся будущим. Какой объект выберешь?

— Да я ведь и не знаю толком, зачем меня сюда прислали.

— В двух словах: мы должны выудить фабричных или солдат на улицы. Хоть горстку. Как выудим — тут же открыть стрельбу. По кому угодно. Лишь бы дать главковерху законный повод бросить на Питер войска.

— А если не выудим?

— На крайний случай: сами собьемся в кучу как демонстранты. Но это уже хуже. Хоть пяток — десяток настоящих пролетариев или «серых» нужно непременно заарканить. Меньше риска для нас самих.

«Ишь как ловко: и хочется, и колется, и болит, и матушка, не велит… — Антон посмотрел на Лашкова. — На фронте бы на тебя глянуть».

— А сколько же нас всего? Хоть кучка-то получится?

— С десяток наших уже на задании. Да еще столько на подходе… Ничего, облапошим этих заводских. Так какой объект возьмешь? — он показал на ворох тряпья в углу комнаты. — Вон и одежда, выбирай.

— Где набрали эту вонь? — Путко, обернувшись к тряпью, уловил специфический, знакомый запах.

— Из цейхгауза «Крестов» подбросили.

В ворохе были и солдатские гимнастерки, и рабочие блузы. «Вот так-то, товарищи…»

2