Заговор графа Милорадовича

Это очень четко сформулировал И.И.Пущин. Никак не откликнувшись на сообщение о смерти Александра I и на присягу Константину, он живо реагировал на весть об отсутствии присяги Константину в Варшаве. 5 декабря, поняв, что началось междуцарствие, он взял на службе отпуск и ринулся из Москвы в Петербург. Оттуда он написал накануне 14 декабря московским друзьям — М.Ф.Орлову, М.А.Фонвизину и С.М.Семенову, адресуясь к последнему: «Нас по справедливости назвали бы подлецами, если бы мы пропустили нынешний единственный случай. Когда ты получишь это, все уже будет кончено. Нас здесь 60 членов, мы можем надеяться на 1500 рядовых, которых уверят, что цесаревич не отказывается от престола. Прощай, вздохни от нас, если и прочее».

Таким образом, идея выступления, вроде бы окончательно отброшенная сразу после 27 ноября, вновь возрождалась — хотя пока что трудно объяснить, почему заговорщики не желали смиряться со вступлением на трон Николая, а вполне удовлетворялись воцарением Константина — это, напоминаем, было позицией Рылеева и Оболенского еще накануне 27 ноября. Она заставляет подозревать наличие тайных предворительных договоренностей с цесаревичем, которые, однако, ни в чем практически не проявились. Ниже мы дадим разгадку этого пародокса.

Замысел будущего выступления был фактически уже продиктован Милорадовичем в его угрозах Николаю и царской семье: в момент приведения войск к присяге Николаю объявить последнего узурпатором и призвать солдат к защите якобы законного императора Константина — это был единственный способ поднять сопротивление против по-настоящему законной власти.

Запрет на публикацию сведений, наложенный Милорадовичем, делал свое черное дело: «судьбами отечества располагал один граф Милорадович», — этот тезис на разные лады повторял в своих воспоминаниях Трубецкой, тщетно надеясь привлечь к нему внимание потомков. Он твердил, что и возможность выступления 14 декабря определилась сокрытием до последнего момента Милорадовичем от публики истинных решений Константина: «Если б это объявление не было скрыто, а было объявлено всенародно, то не было бы никакого повода в сопротивлении в принятии присяги Николаю и не было бы возмущения в столице».

Весы общественного мнения вполне определенно качнулись за последние две недели в пользу заговорщиков: ничего не способные понять люди, лишенные элементарных сведений о происходящем, совершенно оправданно возмущались отсутствием власти. И образованному обществу, и солдатам, и многочисленной столичной черни

— всем, кто тщетно ждал в столице появления законного императора, было одинаково обидно за себя и обидно за державу!

Солдаты и народ плохо разбирались в реалиях и закулисных течениях на верхах власти. Но странная неопределенность положения угрожала вполне понятными опасностями: еще не забылись слухи об обстоятельствах гибели Петра III и Павла I — и беспокойство солдат в Зимнем дворце 27 ноября было вполне обосновано.

Образованное общество подходило к делу более грамотно, но с гораздо меньшим почтением к верховной власти. Нельзя сказать, что кто-либо из претендентов на престол пользовался симпатиями у публики.

Вот характерный диалог С.П.Трубецкого с С.П.Шиповым — некогда соратником по заговору, а теперь — генералом и командиром Семеновского полка, что представляло для заговорщиков особый соблазн. Но склонить Шипова к сотрудничеству не удалось. Итак:

Шипов: «Большое несчастье будет, если Константин будет императором.

Я [Трубецкой]. — Почему ты так судишь?

Он. — Он варвар.

Я. — Но Николай человек жестокий.

Он. — Какая разница. Этот человек просвещенный, а тот варвар».

В это время вспомнилась и давно происшедшая история жены француза-ювелира, зверски изнасилованной по приказу Константина, — и широко гуляла по столице.

Дамы высшего света вполне определенно склонялись к кандидатуре Николая — и то из совершенно специфических соображений: они считали бы себя униженными, если бы были обязаны преклоняться пред женой императора — незнатной полькой!