Выступление перед мятежниками было желанием и самого Михаила. Кстати, все происходящее продолжало выглядеть для него недоразумением: только оказавшись свидетелем допроса арестованного Трубецкого ближайшей ночью, он узнал о существовании заговора.
Николай предупреждал его об опасности, но, наконец, разрешил подъехать к мятежникам. Вопреки всякой логике, и его уговоры к успеху не привели — тут-то и происходили диалоги, процитированные выше, и дело едва не завершилось трагически: Михаила Павловича едва не застрелил из пистолета Кюхельбекер — в последний момент его схватили за руку. По официальной версии спасителями были три мятежных матроса, которых затем великий князь наградил. По другой версии за руку Кюхельбекера хватал младший из братьев Бестужевых — Петр; понятно, что затем обе стороны не были заинтересованы пропагандировать этот последний вариант.
Николай I был поставлен в жесткую ситуацию: мятежники настаивали на собственной моральной и юридической правоте — и оказались несдвигаемы с этой позиции.
«
Николай был в сложнейшем положении, которое теперь даже трудно представить себе, т. к. тогдашний расклад сил совершенно затушевался безукоризненной подчиненностью его подданных на протяжении последующих тридцати лет царствования.
Ведь 14 декабря Николай прекрасно знал о безусловно неодобрительном отношении к себе почти всего состава Государственного Совета (а не отдельных его членов, имена которых склонялись в показаниях декабристов!): Совет смирился с его воцарением только уступив неотразимости предъявленных юридических аргументов. Едва ли лучше относился и Сенат, поспешивший выступить фактически против него 27 ноября.
Настроения гвардии были немногим лучше, чем предсказывал заранее Милорадович: многочисленнейшие случаи неповиновения в этот день наблюдались во всех полках без исключений — и о многих докладывалось по начальству. Даже высший генералитет посматривал косо и посмеивался втихомолку.
Красочный пример привел Евгений Вюртембергский: «
Как при таких условиях решаться на применение силы? А вдруг команду не выполнят? А что вообще назавтра будет, если сегодня нагромоздить гору трупов?
В почти аналогичной ситуации 21 августа 1991 года пресловутый ГКЧП предпочел сдаться после первой же незначительной попытки применения силы.
Формальное различие ситуаций 14 декабря 1825 и 19–21 августа 1991 заключается в том, что ГКЧП сам был узурпатором власти, и сдался законной власти. Дело тут не в том, кто был прав, а кто — нет, а в том, что у ГКЧП просто нашлось, кому сдаваться!
Кому же мог сдаться Николай I, даже если бы и захотел?
Совершенно было некому! Ведь не Оболенскому же!
Вот на этот-то случай Милорадович и припас передачу трона вдовствующей императрице Марии Федоровне — оставалось только это энергично осуществить в предвечерние часы 14 декабря. Вот тут-то Бистром и все остальные прекрасно бы все поняли — и сыграли бы роль отнюдь не греческого хора!
Но вот конкретно заняться такой ситуацией было некому: Милорадович умирал, а Дибич был далеко! Все остальные никуда не годились, и едва ли полностью были в курсе закулисно оговоренной покупки и продажи трона!
Так что сдаваться Николаю было, повторяем, некому! Оставалось рискнуть на вариант, на который без колебаний пошел Б.Н.Ельцын в октябре 1993!
И тянуть с таким решением больше не было возможности.