Но нет тех, или их число очень мало, кто испытывает кризис сознания по поводу рождения детей, поскольку все дети появились на свет в лучшие
Настанет ли наконец момент в линии нашего прогресса по уменьшению человеческого несчастия, когда люди смогут искренне сказать: „Да, сегодня без сомнения тот самый день, когда настала пора заводить детей“? И этот день действительно будет тем днем? Никто никогда не скажет и не даже не подумает о том, что их времена те, на которые люди будущего оглянутся и возблагодарят небеса за то, что им не выпало жить в такую варварскую эпоху, в которую столь малый прогресс был совершен в сторону уменьшения человеческого несчастий, и в которую все равно рожали детей.
И хотя на это всем практически наплевать, но пессимисты скажут вам по этому поводу: „Никогда не было и никогда не будет наилучшего времени для рождения детей.
В своем объемном исследовании „
Путем такого заявления Селли отмел любые рассуждения о возможном разделение предмета. Люди являются либо оптимистами, либо пессимистами, вынужденно склоняются на тут или иную сторону, и между людьми нет никакого общего коммунального поля. Для пессимистов жизнь это то, чего не должно существовать, что означает, что пессимисты полагают, что на месте жизни не должно быть ничего, лишь небытие, пустота отсутствия творения. Любой, кто утверждает, что жизнь определенно должна иметь место — что нам не лучше было бы не рождаться, не оставаться пребывать навсегда в неге несуществования, и не быть уничтоженными — является оптимистом. Тут все или ничего: либо кто-то есть, или его нет — абстрактно говоря. Тем не менее на практике мы все являемся расой оптимистов, поскольку с момента появления сознания как безумные притягиваемся к полюсу благоприятности.
Более элегантным, чем Селли, в своем изучении пессимизма являлся американский романист и отчасти философ Эдгар Солтус (Edgar Saltus), чьи