Заговор рвачей

Нет, нет, нет. Я не мог, я не хотел в это поверить. Просто не может быть, чтобы она была замешана в этом деле с желтой тетрадью…

Я встал и помог Анне подняться. Обнял ее:

– Прости. Не знаю, не понимаю, что со мной. Просто какое-то наваждение…

Она усадила меня на кровать:

– Сейчас вернусь, – принялась снова что-то искать по комнате.

– Что ты ищешь?

Анна ответила:

– Бутылку с водой. Так хочется пить.

Я понял, что и у меня в горле все пересохло:

– Мне тоже.

Утром я проснулся с уже знакомой головной болью. И не только головной. Болело все тело. Анна удивлялась:

– Что это вчера на тебя нашло?

– Не знаю. Только у меня все болит. Абсолютно все.

Анна улыбнулась:

– У меня тоже. Все. Ты же мне спать не давал всю ночь. Ты пил какое-нибудь специальное лекарство?

Я чуть не тряхнул отрицательно больной головой, но вовремя остановился:

– Нет, но чувствую себя так, как будто мне действительно вкололи лошадиную дозу какого-то препарата для головной боли.

Так же, как и в предыдущий день, после бассейна и ванн я опять пришел в себя. А после обеда уснул, как провалился…

10

Я проспал ужин в санатории. Но это было не страшно. Можно было поесть и у Самсона.

Мы поужинали вместе с Анной. Она тоже пришла голодной:

– У нас в «Янтаре» сегодня какие-то макароны. Кисель. А хочется похрустеть чем-нибудь зелененьким.

Я подозвал Самсона:

– Дама желает чего-нибудь зелененького. Ну и, конечно, дай нам твоего домашнего красного – «От Георгия». И шашлычок не забудь.

– Сейчас все сделаем, красивые мои.

Мы хрустели перчиками-огурчиками. Впивались в сочное мясо. Поцеживали замечательное терпковатое красное…

Потом гуляли по парку. И все, вроде бы, было так чудесно. Но я никак не мог расслабиться. Внутренне был очень напряжен. Я все ждал, что вчерашняя и позавчерашняя болезнь ко мне вернется вновь. Напряжена была и Анна. Но все было в порядке. Меня не шатало. Никаких радуг и летающих Розендорфов вокруг. И Инесса не тянулась ко мне фантастически огромными губами…

И болтать совсем не хотелось. Как и раньше, нам было хорошо просто держаться за руки. Молча.

Я заснул у Анны. Она у меня на груди.

И утром не болела голова. Я снова был в полном порядке.

– Вот видишь, и не надо мне ни к какому врачу, – расцеловал я Анну, – я здоров. Здоров как волчебык! Нет, как быковолк!..

На завтраке в «Медозе» официантка спросила меня:

– Вы вчера не ужинали. Вам что-то не понравилось?

– Нет, что вы. Все замечательно. Просто не получилось. Не успел.

Она улыбнулась:

– Надеюсь, сегодняшний завтрак вам понравится.

Я придвинул к себе тарелку. Похоже на какую-то кашку. Запах такой приятный. Наверное, действительно очень вкусно.

Я отодвинул тарелку. То, что было со мной два дня подряд, случалось в одно и то же время. После ужина. После ужина в «Медозе». Оба раза я чувствовал себя очень необычно. И самое главное: и в первый, и во второй вечер я становился очень говорливым. Мне хотелось рассказывать, рассказывать что-либо всем подряд, первому встречному. А оба раза первым, кого я встречал после ужина, был Розендорф. И оба раза Инесса приглашала зайти к нему после ужина. Именно к нему…

Вчера я ужинал не в «Медозе» и был в полном порядке. Я тут же вспомнил, что по информации главврача из «Пальмиры» Запалину у Самсона подмешали в вино какой-то препарат, воздействующий на память. Это, очевидно, сделали двое «его друзей», которые привели затем Запалина в санаторий. Теперь они знакомы и мне – один в бейсболке и другой – с длинной косичкой.

Может ли быть такое, что и мне в «Медозе» подмешивают что-то для того, чтобы я стал более разговорчив, болтлив? А почему бы и нет? Такое лекарство весьма вероятно существует. И оно вполне может быть у того же Розендорфа. Врач такого уровня наверняка имеет доступ абсолютно к любому препарату.

Судя по всему, два дня подряд мне давали одно и тоже лекарство, которое давало и побочные эффекты в виде галлюцинаций. И почему бы им не попытаться разговорить меня в третий раз?

Я посмотрел на кашку. Вдохнул ее вкусный запах. Почувствовал, что побежали слюнки. А может, я просто становлюсь слишком подозрительным? Может, за эти дни всего лишь переболел каким-нибудь летним гриппом, который усиливается к вечеру? И поэтому чувствовал себя не очень хорошо? Но я еще никогда не слышал, чтобы болтливость сопутствовала какому-нибудь обычному заболеванию.

Я не стал завтракать в «Медозе». Но чтобы не вызывать подозрений, я покопался ложкой в каше, раскрошил бутерброд, поковырял ножом в тарелочке с маслом.

Этим утром Инесса не подошла ко мне. Но на выходе из столовой меня поджидал сам Розендорф:

– Зайдемте ко мне.

– С удовольствием.

Зайду. Нельзя же постоянно избегать его приглашений. И к тому же, сейчас я себя полностью контролирую, ничего лишнего не разболтаю.

В кабинете Розендорф пригласил присесть в кресло, спросил:

– Вы не ужинали вчера?

Я улыбнулся:

– Не получилось. Вы же знаете, красивые девушки иногда могут помешать своевременному приему пищи.

Он кивнул:

– Да-да, конечно. И все-таки жаль. Наш шеф-повар очень огорчается в подобных случаях.

Я сделал несколько тревожное лицо: