Заговор в начале эры

Когда Цезарь вошел в триклиний, обе девушки, обернувшись, испуганно замерли, вспыхнули и бросились вон. Он улыбнулся. Молодые рабыни очень боялись своего хозяина, хотя каждая из них в душе мечтала понравиться ему.

В описываемый нами период ему шел тридцать седьмой год. Высокого роста, великолепно сложенный, с красивым подвижным лицом, Цезарь нравился многим женщинам. Уже начинающий лысеть, он зачесывал поредевшие волосы с темени на лоб. Лицо было вытянутое, узкое, нос прямой, ровный. Огромный лоб занимал почти половину лица. Его пронзительные черные живые глаза насмешливо смотрели из-под бровей. Современники утверждали, что не всякий мог вынести взгляд этих проницательно-насмешливых глаз, словно пронизывающий его собеседников. Рот постоянно кривился в усмешке. К тридцати семи годам он уже успел стяжать славу первого любовника многих знатных римских матрон в Риме и далеко за его пределами.

Дочь была похожа на отца. В девятнадцать лет она расцвела, превратившись в настоящую красавицу. Высокая, стройная, с густой копной темно-каштановых волос, красивыми, несколько раскосыми темно-карими глазами, она постоянно улыбалась, обнажая два ряда великолепных белых зубов. Ее ровный, маленький, чуть вздернутый носик придавал лицу неповторимое очарование. От отца Юлия унаследовала чуть выпуклый лоб и пронзительный взгляд, придававший лицу еще большую привлекательность.

Отец гордился красотой своей дочери, стараясь угождать ей во всем. После того как пять лет назад умерла Корнелия, первая жена Цезаря, он отдал дочь на воспитание своей матери, а сам женился во второй раз, на Помпее. Дочь и мачеха не любили друг друга и старались видеться как можно реже. И когда Цезарь полгода назад переехал в государственное здание на Священной дороге, дочь осталась с матерью в доме на Сабуре.

Юлия, увидев вошедшего отца, вскочила и бросилась к нему на шею.

— Добрый день, великий жрец, — насмешливо сказала она, обнимая отца.

— Добрый день, маленькая проказница, — Цезарь улыбнулся, обнимая дочь, — мне говорили, что у тебя появился новый поклонник, и я думал, что ты совсем забыла меня. Дай я на тебя посмотрю, — отец отступил на шаг. — Клянусь Венерой,[11] ты выглядишь прекрасно, — сказал он, радостно улыбаясь.

Дочь вспыхнула от радости. На ней была голубая столла,[12] ниспадающая до земли, через плечо была наброшена палла,[13] на шее виднелось ожерелье из сирийских камней, подаренное ей отцом. Волосы были стянуты в тугой узел сверху.

— Насчет поклонников тебе, конечно, рассказала твоя жена, — сморщила носик Юлия, — она, как всегда, все знает.

— А разве это неправда?

— Конечно, неправда. Эмилий действительно влюблен в меня, но я его не люблю. Он глуп, невероятно глуп. А мой избранник должен быть очень умным, как ты. Или похожим на тебя.

— Значит, он будет намного старше тебя, — вздохнул Цезарь, опускаясь на скамью, — а с таким тебе будет неинтересно.

Дочь подозрительно посмотрела на отца. Широко улыбнулась.

— Великий Цезарь хочет сказать, что женщинам бывает с ним неинтересно. Может, поэтому все римские жены только и говорят о тебе.

— Довольно, довольно, — Цезарь поднял руку, — я не хочу об этом ничего слышать. Посмотри на мою лысую голову. Этот мошенник Эпаминон каждый раз, втирая свои мази, уверяет меня, что волос становится больше. А по-моему, скоро вообще ничего не останется.

Дочь села на скамью рядом с отцом. Посмотрела на него и насмешливо заметила:

— Твоя лысина только украшает тебя. Кстати, Сервилия просила передать, что будет ждать тебя у себя дома. Говорит, что у нее есть к тебе дело.

Цезарь кивнул головой, ничем не выдавая своих чувств. Сервилия была единственной женщиной в Риме, которую он не только искренне любил, но и глубоко уважал, прислушиваясь к ее мнению.

— Да, мы должны обсудить с ней поведение одной из весталок в моей коллегии, — лицемерно вздохнул Цезарь.

— Это ты скажешь своему другу — цензору Крассу, когда он придет к нам требовать отчета о твоей нравственности. А мне говорить не стоит.

Дочь явно переигрывала отца, и Цезарю доставляла удовольствие эта игра. Он с гордостью посмотрел на Юлию. В конце концов, это была его дочь.

Вошедшие рабыни начали вносить кушанья — хлеб, масло, сыр, маслины, мед, фракийские яблоки,[14] доставляемые в Рим поздней осенью. Одна из рабынь поставила на стол большую чашу с пшеничной кашей, приготовленной из двузернянки,[15]

столь любимую Цезарем.

Высокий сириец внес небольшой кувшин цекубского вина и начал разливать его в коринфские чаши, украшенные серебряной чеканкой.

Цезарь покачал головой, подзывая к себе раба:

— Как тебя зовут?

— Беллубани, господин. Я из Сирии, — ответил раб, наклоняя голову.

— Учти, Беллубани, я не пью по утрам вина. Ты новичок и поэтому запомни, что в мою чашу нужно наливать только воду. И незаметно для гостей. Когда я захочу вина, я сам скажу об этом.

— Слушаюсь, господин.

— Вот ей можешь налить, — разрешил Цезарь, показывая на дочь, — только разбавь его водой. А мне налей того медового напитка из большого кувшина.